Принудительный труд в экономике СССР

Министерство образования и науки Российской Федерации

Федеральное государственное бюджетное образование учреждение     высшего профессионального образования



«Сибирский государственный индустриальный университет»



Кафедра истории















Реферат

По дисциплине: история

на тему «Принудительный труд в экономике СССР»















Выполнил: гр. МКТ-15

Ортикалиев Э.А.





Проверил: к.т.н. доцент

Соловьёва.Т.Б.















Новокузнецк 2015

Содержание

Введение……..……………………………………………………..…………...3

1. Принудительный труд……..………………………………………..…………4

2. Гулаг в системе принудительного труда……...……………………………....7

3. Колхозный труд……...………………………………………..……………......9

4. Сопротивление принуждению и насилию в трудовых отношениях............12

5. Усиление принуждения в годы Великой Отечественной войны…………..14

6. Кризис принуждения в трудовых отношениях……………………………...16

Заключение…………...…………………………………………………..……18

Список используемой литературы….………………………………………..20



























Введение 

Из прошлого известно много способов принуждения к труду, но в истории новейшего времени, наверное, они мало где столь широко применялись в государственном масштабе, как в Советском Союзе при Сталине. Причем использование труда заключенных было лишь одной из форм принудительного труда. 

Решать производственные задачи, которые ставило сталинское руководство, и стимулировать людей к их выполнению можно было разными способами. В политэкономии есть понятие внеэкономического принуждения, когда приходится выполнять ту или иную работу на основе неэквивалентной компенсации за труд и использования таких способов принуждения как личная зависимость, прямое насилие, угроза насилия, различные формы репрессий, наказаний и всего прочего, что может придумать государство или владельцы средств производства и управляющие, чтобы заставить людей работать интенсивнее, больше и дольше. Соответственно, следом за Марксом, различают еще экономическое принуждение при капитализме, когда человек вынужден продавать свой труд в обмен на материальную компенсацию, обычно заработную плату. Образно обе группы стимулов называют политикой «кнута и пряника», «палки и морковки». Часто они ложатся в основу экономических расчетов. Но хорошо известно также, что этим не ограничивается мотивация труда. Она может базироваться на представлениях о долге, на этических и моральных соображениях, на воспитании и убеждении. Все они, как правило, воздействуют на работника одновременно, определяя отношение к труду и уровень его производительности. Дело, стало быть, состоит в выявлении господствующей тенденции для каждого исторического времени.









1. Принудительный труд

Принуждение как способ привлечения к труду органически вытекало из советской доктрины, что нашло отражение в понятии всеобщей трудовой обязанности, внедряемой с момента установления власти большевиков, исходя из принципа «не трудящийся да не ест». Отсюда — преследования тех, кто, по большевистским представлениям, не был трудящимся, в том числе представителей «свергнутых эксплуататорских классов», работников умственного труда. Более того, и сами трудящиеся становились объектом принуждения. Освобождая, как им казалось, пролетариат от капиталистической эксплуатации, большевики рассчитывали на сознательность тружеников в строительстве нового общества, но из этого в силу объективных и субъективных обстоятельств ничего не вышло. С первых лет существования новой власти люди попали еще в более сильную зависимость от государства, чем в старой России. Отсюда комплекс мер принуждения, предпринятых в годы военного коммунизма [1]. Как писал Н. Бухарин в «Экономике переходного периода» в 1920 г., «пролетариат в условиях переходного времени распространяет принуждение на самого себя». При этом большинство принудительных мер не были изобретены большевиками, а унаследованы ими из прошлого. Известно, что в подсознании существует устойчивый стереотип о том, что русского человека можно заставить работать только «из-под палки», отголоски которого иногда присутствуют в общественном мнении и сегодня. Учитывая историческую преемственность, вполне логично было ожидать, что многовековая крепостная зависимость, всесилие государства и бюрократии, подавление свободы граждан и т.д. так или иначе скажутся на отношении к труду, особенностях его организации и формах принуждения (крепостное крестьянство, крепостные мануфактуры, посессионные казенные предприятия, принудительное распределение и снабжение, труд заключенных и ссыльных, отработки и т.д.). Не случайно термины «трудовая обязанность» и «трудовая повинность» употреблялись как синонимы. Были и нововведения, придуманные новой властью. Это — мобилизации, государственная организация специальных принудительных работ, трудовых лагерей, использование трудовых армий и пр. Одновременно большевистское государство провозглашало политику перевоспитания трудом, в которой многие авторы усматривают больше лицемерия, чем реализма, но, кажется, на первых порах большевистские комиссары были искренне убеждены в «целительной» роли принудительного труда. До сих пор не умолкают споры о том, в какой степени система трудовых отношений, присущая военному коммунизму, носила вынужденный или доктринальный характер. Но несомненны два обстоятельства. Во-первых, переход к новой экономической политике в советской России в 1920-е гг. потребовал отказа от многих принудительных мер предшествующего времени. Во-вторых, военный коммунизм оставил глубокий след в экономической политике советского государства [2].



Рисунок 1. История сталинизма. Принудительный труд в СССР

Вместе с тем в советском трудовом праве 1920-х гг, были сформулированы положения, существенно отличавшие его от права других стран и на долгие годы определившие специфику судебных решений в Советском Союзе. Последние выступали не как мера наказания, а как мера социальной зашиты, т.е. комплекс принудительных мер, применяемых судами к преступникам как социально-опасным лицам. В связи с этим отрицалась эквивалентность (равноценность) наказания содеянному, а на первое место ставилась опасность преступления для общества. Этот принцип последовательно проводился в жизнь, определяя характер репрессий. На первое место ставилось объявление врагом народа, затем лишение свободы со строгой изоляцией, приговор к принудительным работам, поражение в правах, высылка из СССР, ссылка и высылка в пределах СССР, увольнение с работы, запрет на профессиональную деятельность, конфискация имущества, общественное порицание, штраф, а с конца 1920-х гг. — возможность загладить тру- дом причиненный вред. Совершенно очевидно, что при таком подходе происходит смешение различных видов и форм наказаний. На первое место выдвигается не уголовное, а политическое преследование. Это позволяет говорить об общей политической направленности пенитенциарной политики советского государства. Любопытный факт: в 1930 г. в результате такой политики и оказываемого давления на суды 20% убийц, 31% насильников, 46% грабителей и 70% воров были осуждены к принудительным работам без содержания под стражей, в то время как осужденные по политическим статьям направлялись в места заключения с более строгим режимом, изоляцией и охраной. Это особенно относится к тому времени, когда в стране установилась сталинская диктатура, и рождение Гулага в 1929 г. не случайно совпадает с моментом ее утверждения.







2. ГУЛАГ в системе принудительного труда

ГУЛАГ сегодня рассматривается не только как символ политических репрессий, но и как главная черта общей репрессивной природы советского строя, основанного на насилии, подавлении прав личности, принудительном труде и пр. Как следствие, имеет место сильное преувеличение роли и места самого Гулага в жизни советского общества: в хозяйственной деятельности, политике, в жизни рядовых граждан. Формально система лагерей существовала в СССР с 1929 по 1960 г., хотя ее история переживала периоды взлетов и падений. Поэтому одной из задач данной книги является рассмотрение экономики собственно ГУЛАГа, который в наибольшей степени воплощает в себе образ принудительного труда.



Рисунок 2. Крупнейший специалист в данном вопросе, ученый с мировым именем Виктор Земсков, работавший с архивами спецхранов (если мне не изменяет память на протяжении 33 лет-МБО) приводит следующие данные:

«В страшном 37-м» в ГУЛАГе находилось 1.196.369 чел, из которых 87% составляли уголовники. В 38 году в ГУЛАГе было уже 1.881.570 человек, то есть туда массово поступили «жертвы 37-го», уголовники составляли 81%.

Узники Гулага часто сравниваются с армией «государственных рабов», лишенных элементарных человеческих прав. Безусловно, само возникновение и развитие Гулага оказывало воздействие на все стороны жизни советского общества. Однако, помимо лагерей, было немало сфер жизни, где имели место методы принуждения к труду: в колхозах и совхозах, на стройках, заводах и фабриках, в армии, в советских учреждениях. Более того, имело место взаимопроникновение вольнонаемного и принуди- тельного труда, когда заключенные («спецконтингент») трудились на гражданских объектах, и, наоборот, формально свободные граждане вынуждены были работать на гулаговских стройках и предприятиях. Неразрывно связано принуждение и с утверждением сталинской планово-распределительной системы. Такие понятия как плановая подготовка и распределение рабочей силы, мобилизации, оргнабор, распределение и снабжение продуктами, общественные призывы неразрывно связаны с принуждением, хотя последнее может выступать здесь в неявно выраженном виде (по форме — добровольное, по сути — принудительные). В силу этого, образно говоря, вопрос заключается в том, в какой мере всех граждан СССР можно считать узниками ГУЛАГа [1].

















3. Колхозный труд

Сегодня мало у кого вызывает сомнение, что при проведении сплошной коллективизации деревни в СССР господствовало насилие. Крестьян попросту загоняли в колхозы, хотя, конечно, были вступавшие добровольно. Зажиточных крестьян и протестовавших против коллективизации ссылали в другие районы страны в ходе осуществления кампании «ликвидации кулачества как класса», достигшей своего пика в 1930—1931 гг. и продолжавшейся в последующие годы. 

К 1937 г. 93% крестьянских дворов было коллективизировано. Единоличные крестьяне вынуждены были из года в год сокращать свое производство, не могли полностью засевать свои пашни, проедали прежде нажитое, занимались отходничеством или вообще уезжали в города или другие районы страны. Лишь 10—15% единоличников в какой-то мере держались на плаву к середине 1930-х гг. Налоговое обложение в индивидуальном порядке («твердые задания») постепенно охватывало буквально все: доход от сельского хозяйства, от сенокоса, от лошади, от коров и прочего скота, рыбной ловли, пчеловодства, пушного промысла, самозаготовок и т.д. Нельзя было буквально шагу шагнуть, не сталкиваясь с налоговыми органами. Основная масса писем-заявлений единоличников в районные налоговый комиссии и более высокие инстанции касалась неправильного исчисления «твердых заданий» и жалоб на гонения со стороны колхозной и районной администрации. Основными производственными ячейками в деревне стали колхозы, которых по всей стране насчитывалось 237 тыс., объединявших около 100 млн крестьян. Колхозы оказались в тисках государства, которое практически ежегодно увеличивало им обязательные планы поставок сельскохозяйственных продуктов, расширения посевов технических культур, проведения агротехнических мероприятий и т.п. Обязательные поставки были обременительны для колхозов. Твердые цены, по которым государство расплачивалось с ними, были мизерными, в 10—12 раз ниже рыночных. Формально колхозы, чтобы облегчить свое положение, могли создавать у себя подсобные предприятия, однако руководство всячески препятствовало этому процессу, мешающему основному назначению колхозов — производить прежде всего продукты полеводства и животноводства.

Утверждение колхозной системы и период организационной неразберихи, связанной с изменением форм собственности, привели к падению объемов сельскохозяйственного производства, обострили положение на «фронте индустриализации» и снабжения городов. Усилились пауперизация и обнищание деревни, участились случаи воровства и хищений колхозного имущества. Появление техники на колхозных полях, пока еще довольно немногочисленной, тоже породило немало проблем. Из-за низкого качества она часто выходила из строя, слабой была ремонтная база МТС, да и квалификация кадров оставляла желать лучшего. Частые поломки нередко рассматривались как акты вредительства и саботажа. В августе 1932 г. был принят закон об охране социалистической собственности, предполагавший поистине драконовские наказания за хищения и порчу государственного имущества вплоть до 10 лет заключения и даже расстрела [3]. 

1932 год не был неурожайным, наблюдалось лишь некоторое снижение сбора зерновых вследствие неблагоприятных погодных условий. Выполнить намеченный план хлебозаготовок не удалось. Это вызвало неистовый гнев руководства и, прежде всего, Сталина ввиду явно обозначившихся трудностей в снабжении городов и наращивании внешней торговли. Для проведения хлебозаготовок были созданы чрезвычайные комиссии, которые выгребли, что называется, «под метелку» зерно из колхозных амбаров, включая семенные фонды, в таких хлебных районах, как Украина, Северный Кавказ, Поволжье. Впервые в истории страны в отсутствие неурожая разразился голод. Число погибших от голода оценивается по- разному: от 3 до 10 млн человек. Ближе к истине первая цифра, которая совпадает с демографическими оценками. Но в любом случае, масштабы голода выглядят катастрофическими.

Одной из форм принуждения, распространяемой, прежде всего, на сельское население, были государственные повинности (ремонт дорог, мостов, заготовка лесного и сельскохозяйственного сырья и т.д.), хорошо известные и в дореволюционной России, а также проведение на селе разного рода кампаний. Так что жизнь в деревне превращалась поистине в каторжную. Аграрный сектор стал самым больным местом советской экономики. Земледелие не желало подчиняться плановым расчетам сталинского руководства и оставалось практически в полной зависимости от капризных погодных условий. Небывалый урожай 1937 г. несколько сгладил назревающие противоречия, но ввиду специфики колхозного труда потери при его сборе оказались тоже громадными, внеся свою лепту в нагнетание массовых репрессий в деревне. Разумеется, были на селе и случаи трудового энтузиазма, распространяемые чаще всего из города, которые всячески раздувались советской пропагандой, но, взвешивая сочетание различных трудовых стимулов, нельзя не прийти к выводу, что по степе- ни принуждения советская деревня стояла едва ли не рядом с Гулагом, а по катастрофическим последствиям и числу жертв, связанных с утверждением колхозного строя, превзошла его.





















4. Сопротивление принуждению и насилию в трудовых отношениях

Принуждение к труду всегда вызывало противодействие, причем чем сильнее было принуждение и насилие, тем большим было сопротивление. Активные его формы — восстание, бунт, забастовка, отказ работать — энергично подавлялись властями. Гораздо труднее было иметь дело с различными формами пассивного про- теста, которые, ввиду репрессивной природы сталинского государства, получали наибольшее распространение. Это выражалось в нежелании трудиться, частых переходах с предприятия на пред- приятие в поисках более приемлемых условий и т.д., что, в конечном счете, сказывалось на производительности труда. 

Анализ статистических данных о заключенных Гулага показывает, что примерно треть их постоянно относилась к числу не работающих, куда входили отказывающиеся работать («отказчики»), нетрудоспособные, инвалиды и «ослабленные», которых в силу каторжных условий труда было немало среди заключенных. Кроме того, в лагерях и других местах заключения, в силу преобладания уголовных элементов, вырабатывался свой набор приемов уклонения от труда. На этой основе складывалась своеобразная этика, которую бывшие уголовники после освобождения (для «политических» освобождение было более проблематичным) переносили «на гражданку», способствуя разложению и без того не очень стойкой трудовой морали, Общее число таких освобожденных в 1930-е гг. составило, по расчетам В.Н. Земскова, около 3 млн человек, а всего «школу принудительного труда» в сталинское время прошло, наверное, около двадцати миллионов советских граждан [1]. 

Одной из форм протеста против принудительного труда были побеги. Но с каждым годом число бежавших из мест заключения уменьшалось благодаря ужесточению режима охраны. В 1934 г., например, бежало 83 тыс. человек, возвращено 46 тыс., в 1939 г. бежало 12 тыс., возвращено 9 тыс.2 Более распространенными были побеги среди спецпоселенцев. В 1933 г., например, бежало 246 тыс. человек, а с восстановлением ссыльных в гражданских правах в 1935 г., но без права свободного передвижения, поток желающих уйти из труд поселков было не остановить. Как правило, для этого использовались родственные и дружеские связи. «Бывшие кулаки» растворялись по колхозам, совхозам, заводам и фабрикам, тщательно скрывая свое прошлое. Власть прореагировала на это усилением репрессий.

В постановлении Политбюро от 2 июля 1937 г. указывалось, что «большая часть бывших кулаков и уголовников, высланная в свое время в северные и сибирские районы, а затем, по истечении срока высылки вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных выступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности». В постановлении предлагалось взять на учет этих людей, наиболее активных арестовать и либо снова выслать, либо расстрелять. По источникам массовых актов вредительства со стороны этих людей не прослеживается, но миф об этом прочно внедрился в сознание и усиленно поддерживался в обществе.

Несмотря на существенный рост производительности труда в годы второй пятилетки, достигнутый за счет реконструкции и ввода в строй более технически оснащенных предприятий, она су- щественно отставала от производительности труда в передовых странах, причем в местах заключения была не намного меньше, поддерживая иллюзию об эффективности принудительного труда.















5. Усиление принуждения в годы Великой Отечественной войны

В разгар кампании по борьбе с прогулами началась война. Обычно различные меры в области стимулирования труда накануне войны в литературе объединяются с теми, которые были предприняты в годы войны. Определенная логика в этом существует, но все же их необходимо несколько развести. Проблема заключается в том, что на поворот к принуждению, который обозначился раньше, наложилась система чрезвычайных мер и указов, свойственных военному времени. Хорошо известно, что в любой стране в период войны применяется мобилизация, закрепление рабочей силы за предприятиями, удлинение рабочего дня, сверхурочные, нормирование продуктов и т.п. Естественно, что эти меры в СССР были особенно суровыми и жестокими. Одновременно везде наблюдается апелляция к долгу и патриотизму людей как способу мотивации труда. С этой точки зрения трудовая политика сталинского руководства в годы войны выглядела весьма двойственной и противоречивой. 

Советские авторы особенно упирали на патриотизм и трудовой подъем советских людей в годы войны, их готовность к лишениям и жертвам под лозунгом «все для фронта, все для победы!». Одновременно и методы принуждения в трудах историков получали свое полное моральное оправдание [2]. 

Нет оснований сомневаться в многочисленных фактах трудового героизма, проявленных в годы войны, небывалого прежде массового перевыполнения норм выработки в 2, 5, 10 и более раз (движение «двухсотников», «пятисотников», «тысячников»), достигаемое подчас нечеловеческими усилиями, «без сна и отдыха» и при гораздо худших условиях труда и жизни, чем до войны. По мнению некоторых авторов, трудовые рекорды военного времени подчеркивали скрытые возможности, заложенные в системе советского производства, его недоиспользованные резервы за счет настоящего стимулирования труда. 

Несмотря на факты трудового героизма и самоотдачи, в годы войны в целом произошло снижение производительности труда на уровне экономических макро показателей вследствие мобилизации на фронт больших контингентов квалифицированных рабочих- мужчин, привлечения на производство женщин, подростков, эвакуации предприятий на восток, последующей их реэвакуации. 

Суть вопроса, однако, заключается в соотношении различных мер стимулирования труда. Кажется, что руководство не особенно полагалось на трудовой подъем и патриотические чувства населения и больше уповало на методы принуждения и насилия, хотя их сочетание находилось в зависимости от хода войны, от ситуации в стране и на фронтах. Уже 30 июня 1941 г. в стране был образован Комитет по распределению рабочей силы при СНК, который отвечал за мобилизацию на трудовой фронт и осуществлял переброски трудовых ресурсов. В феврале 1942 г. был издан закон о мобилизации на заводы и фабрики мужчин в возрасте от 16 до 55 лет и женщин от 16 до 45 лет. За счет невоеннообязанных было дополнительно привлечено к труду около 12 млн человек, преимущественно за счет женщин и допризывной молодежи. Число женщин, занятых, например, в черной металлургии, традиционно «мужской» отрасли производства, к 1945 г. возросло до 38,5%2 . Примерно 2,1 млн человек подлежало призыву в школы трудовых резервов. В 1941 г. их было призвано 826 тыс., в 1943 г. — 771 тыс., в 1944 г. — 500 тыс., в 1945 г. — 25 тыс. человек.

















6. Кризис принуждения в трудовых отношениях

Следуя общественным настроениям, политика сталинского руководства в области труда была такой же непоследовательной и противоречивой. Цикл послевоенных мероприятий в области труда открыло постановление СНК от 21 июня 1945 г. о возвращении предприятий к нормальному рабочему ритму. Отменялись сверхурочные, продленные смены, восстанавливались отпуска. На этой почве иногда проявлялось недовольство, так как раньше за перевыполнение плана рабочие и специалисты могли получить по 2—3 оклада, а теперь — один. Заводы и фабрики переходили на выпуск продукции мирного времени. Многим предприятиям задания на выпуск ширпотреба пришлось устанавливать в принудительном порядке, другим — предлагалось самим выискивать "резервы, т.е. развертывалась новая кампания. Структурная перестройка экономики вела к недоиспользованию задействованных ранее производственных мощностей, простоям, высокой себестоимости новых изделий при отсутствии необходимых технологий, сырья, материалов и при более низких расценках на производимую продукцию. В ряде случаев наблюдалось падение зарплаты. Как говорили рабочие: «Получаем, когда так, а когда так. Работы нет, расценки — низкие». Участились случаи несвоевременной выдачи зарплаты. Переход экономики на мирные рельсы сопровождался и встречной милитаризацией производства в условиях «холодной войны», приведшей к складыванию военно-промышленного комплекса в СССР. На строительстве военных объектов чаще применялись такие формы труда как мобилизации, привлечение труда заключенных. Наиболее распространенной формой, однако, было использование военно-строительных частей, стройбатов. Для строительства первоочередных военно-промышленных объектов привлекались лучшие специалисты, ученые. Их труд оплачивался очень высоко. В послевоенный период на основе специальных решений стали возникать закрытые города и объекты, связанные с военным производством. Да и вся страна делилась на зоны и объекты с особым режимом. Не следует думать, что подобные процессы были характерны только для СССР. Они были характерны и для других стран, наращивавших военно-промышленный потенциал, но в Советском Союзе степень закрытости приобрела гигантские масштабы. Ведущим работникам ВПК и режимных объектов обеспечивались приоритеты и льготы, причем весьма существенные, но круг их обязанностей расширялся, а права существенно ограничивались [3].

По официальным данным, рост валовой продукции промышленности в 1950 г. составил 173% по сравнению с 1940 г., в отраслях тяжелой промышленности он был выше. Так, в черной металлургии он составил 184%, а степень обновления основных производственных фондов в отрасли составила 154%'. Следующая пяти- летка (1951—1955 гг.) была отмечена наиболее высокими темпами промышленного развития СССР за весь послевоенный период. Объем промышленной продукции вырос более чем в 2 раза. Сторонники плановой административно-командной экономики и принуждения нередко апеллируют к тому времени, чтобы доказать ее эффективность. Между тем достигнутые успехи были противоречивыми и весьма непрочными. 

Среди причин быстрого роста экономики следует назвать, во-первых, то, что к этому времени начали оказывать свое воздействие факторы, связанные с индустриализацией страны и превращением СССР в индустриальное общество. Промышленность, следуя модели, сложившейся в годы войны и довоенный период, довольно быстро преодолела урон, нанесенный войной. Во-вторых, следует учитывать феномен так называемого «замещения», обусловленного переводом отраслей на нужды мирного времени, что сопровождалось внедрением новых технологий, прежде всего в сферу военно-промышленного производства. В эти годы быстро росла энерговооруженность труда за счет развития электроэнергетики, куда было вложено в 3,5 раза больше средств, чем за предыдущие пять лет.

Заключение

Система принудительного труда в Советской России начала складываться в годы первых пятилеток, когда согласно форсированному плану индустриализации страны необходимы были десятки тысяч рабочих рук. В те годы требовался в больших количествах неквалифицированный труд на стройках и достаточно примитивном способе добычи природных богатств.

Особенности модернизационного процесса в Советской России, составной частью которого была индустриализация, создали ряд факторов, способствовавших возникновению ГУЛАГа.

Проводимая властью модернизация преследовала определенные цели — в первую очередь достижения военного и экономического паритета с Западом. Исторически сложившиеся отношения власти и общества в России позволили власти сосредоточить все ресурсы на индустриальном развитии страны. Все остальные составляющие модернизационного процесса рассматривались как подчиненные или ресурсные. Что привело в итоге к значительному дисбалансу в развитии двух взаимосвязанных секторов экономики — аграрному и индустриальному. Что в свою очередь вело к хроническим проблемам с кадрами (недостатку рабочих рук) и продуктами сельского хозяйства.

Переход к плановому хозяйству и попытки отказа от рынка неизбежно вели и к уничтожению или деформации рынка труда. Плановое распределение рабочей силы наиболее легко внедрялось среди несвободных категорий населения страны - заключенных, спецпереселенцев.

Но в итоге, полученный экономический эффект (скорее экономия, чем эффект), не мог сравниться с полученным ущербом. Главным видом ущерба стала гибель сотен тысяч людей. Из наиболее важных экономических эффектов от использования принудительного труда стала долговременная аномалия экономического роста страны - экстенсивного роста, когда увеличение производимого продукта достигалось с помощью увеличения занятых на производстве, а не использованием новых технологий и техники. Что не могло не привести к кризису в производственных отношениях, построенных на принуждении в век развития техники и технологии.





















































Список используемой литературы

1. История сталинского ГУЛАГа : конец 1920-х первая половина 1950-х годов Текст. : собр. док. В 7 т. Т. 4: Население ГУЛАГа : численность и условия содержания / отв. ред. А. Б. Безбородов, В. М. Хрусталев. — М. : РОССПЭН, 2004. - 624 с.

2. Касперович, Э. На грани жизни и смерти / Э. Касперович // Годы террора : кн. памяти жертв полит, репрессий Текст. / сост.: А. Суслов, Н. Гашева. — Пермь, 2000. Ч. 2. - С. 8-42.

3. Дугин А. Н., Малыгин А. Я. Солженицын, Рыбаков: технология лжи // Военно-исторический журнал. 1991. № 7 (те же данные: Дугин А. Н. Неизвестные документы о репрессиях 1930–1950-х годов (по фондам ЦГАОР) // Административно-командная система управления. Проблемы и факты: Сб. М., 1992. С. 69–87); Хлевнюк О. Принудительный труд в экономике СССР. 1929–1941 // Свободная мысль. М., 1992. № 13.

1.......................