Рассмотрение предпосылок зарождения конфликта и факторов, повлиявших на его эскалацию, форм и методов разрешения противоречий

Введение
        Тема данной работы, является актуальной как с научной, так и с политической точки зрения.   В исследовании данной темы была поставлена задача-максимально всесторонне подойти к рассмотрению предпосылок зарождения конфликта и факторов, повлиявших на его эскалацию, форм и методов разрешения противоречий, итогов и ошибок на пройденном пути военного противостояния.
        Кавказская война была величайшей трагедией XIX века, особенно для горцев (в первую очередь для чеченцев, адыгов и вольных обществ Дагестана). Мы стремились как можно более нагляднее передать драматизм и ужас горской трагедии ХIХ века, известной под названием Кавказской войны. Если бы российские и чеченские политики конца ХХ века помнили бы о них, помнили бы, чем они сопровождались, может быть, и не было бы печально известного «чеченского кризиса» рубежа ХХ-ХХI веков. В Кавказской войне ХIХ в. (как и в любой другой войне) было все – и высокие проявления человеческой души, и беспредельная жестокость. С обеих сторон.
        Главный тезис межнациональных отношений очень простой: пожелай себе того, чего ты желаешь другому. Вот если бы мы в нашей реальной нынешней национальной политике исходили из этого, причем извлекли бы уроки из той Кавказской войны, о которой мы сегодня много говорим, то, наверное, не имели бы вот этого чудовищного кровопролития на современном Северном Кавказе. Сегодня расхожим стал тезис о том, что Кавказская война Х1Х в. и события на Северном Кавказе на рубеже ХХ-ХХI вв. – слишком разные явления. Безусловно, прямых параллелей здесь нельзя проводить. Однако схожие моменты все же есть. Это – неоправданное применение силы там и тогда, когда этого можно было бы избежать. Отсутствие упорных попыток со стороны власти политическими средствами решить возникающие на Северном Кавказе проблемы и разногласия. Нежелание политиков, военачальников и государственных деятелей извлечь уроки из прошлого (ведь и у деятелей ХIХ в. был предыдущий – ХУI-ХУIII вв. – опыт политико-экономических, преимущественно мирных взаимоотношений с горскими народами). 
        Россия – многонациональная страна и сила ее – именно в многонациональности. Ни татары, ни башкиры, ни подавляющая часть северокавказцев не мыслят себя вне России, с которой они связаны многовековыми культурными, экономическими и политическими отношениями. Но шовинистически настроенная часть русского общества оправдывает кавказофобию именно ссылками на историческое прошлое, на историю русско-кавказских отношений в ХIХ веке. Горцы (и особенно чеченцы) всегда были представлены определенными кругами «разбойниками», «хищниками», «дикарями». И таковыми остались и сегодня. Печально и другое. Абсолютное большинство статей и книг, посвященных Кавказской войне и вышедших за последние 10-15 лет в центре России, написаны крайне тенденциозно и совершенно не дают объективную и правдивую картину об этой страшной русско-горской трагедии Х1Х в. Но ведь, правда о Кавказской войне нужна не только кавказцам, но и русским. Ведь это же общеизвестная истина: хорошее знание прошлого при желании дает возможность избежать ошибок в будущем. Еще в начале ХХ в. известный кавказовед, профессор П.И. Ковалевский отмечал: «История завоевания Кавказа Россией должна быть написана кровью – столько людей, столько средств, столько денег туда отдала Россия. Между тем именно эта страница русской истории нам, русским, или вовсе неизвестна, или известна слишком слабо. Что-то мерещится о Ермолове, Паскевиче, Воронцове, – но что они там делали – Аллах ведает. …Откуда же знать русским свой Кавказ? Между тем Кавказ – это часть нашего тела, это земля, политая кровью наших предков. Не знать русскому истории присоединения Кавказа – великий грех…». А ведь в Х1Х веке в России о Кавказе и Кавказской войне было написано огромное количество статей, книг, представлявших собой воспоминания участников и очевидцев этой войны. В них было немало неверных выводов и оценок, но был богатый фактический материал. В кавказоведческих изданиях конца ХХ – начала ХХ1 вв. тоже очень много совершенно неверных, тенденциозных выводов и суждений, и уж совсем нет фактов. Не говоря уже о том, что большинство авторов этих публикаций и близко не подходили к историческим архивам и весьма смутно разбираются в кавказоведении. Все их суждения основаны только на эмоциях.[1]
          Сегодня раздаются иногда голоса: может быть, не стоит ворошить тяжелое прошлое в отношениях между Россией и народами Северного Кавказа? Не целесообразнее ли «забыть» такие страницы российско-горских отношений, как Кавказская война, народно-освободительное движение горцев в первой половине Х1Х века? Зачем об этой войне писать снова и снова, тем более, что о ней написано очень много и в Х1Х веке, и в веке ХХ.   Продолжают писать и в ХХ1. История если ее не учить как говорил Ключевский проучивает.
   Степень изученности проблемы
        В дореволюционной историографии Кавказская война рассматривалась в рамках традиционного колониального подхода; примером может служить четырехтомная «История русской армии» А. А. Керсновского, переизданная в 1992 г., во 2-м томе которой рассматривается Кавказская война.[2] Бросается в глаза не просто большое, а даже пафосное внимание, которое автор уделяет героизму русских солдат и офицеров, видя в горцах лишь враждебную сторону. Фактическая сторона работы имеет большую ценность. Исследователь приводит данные о погибших в тех или иных кампаниях (правда, точные цифры – только со стороны русских войск), дает подробный ход боевых действий, иногда вплоть до часов. Однако исследовательских выводов в работе немного, и они заключаются преимущественно в выводах о героизме русских воинов и пересказе официального мнения о характере горцев.
После Октябрьской революции ситуация кардинальным образом изменилась. В Кавказской войне стали видеть антиколониальное движение, направленное против царизма. Примером может служить работа Р. М. Магомедов «Имам Шамиль»,[3] где ученый рассматривает титаническую фигуру вождя кавказцев через призму несомненных личных симпатий; автору импонирует образ «бесстрашного героя, воина, талантливого полководца и мудрого администратора, боровшегося за независимость края».[4] Хотя мы не собираемся подвергать сомнению подобную оценку Шамиля, тем не менее, нельзя не заметить, что в работе Р. М. Магомедова высока доля субъективного фактора, который порой влияет на оценку ученым фактов действительности. Как кажется, в работе Р. М. Магомедова образ Шамиля слишком идеализирован, автор затушевывает факты жестокости Шамиля.
В своей более зрелой работе, «Шамиль в отечественной истории»,[5] написанной полвека спустя, Р. М. Магомедову удалось уйти от недостатков своей предыдущей книги. Монография «Шамиль в отечественной истории» носит историографический характер и отражает весь комплекс мнений, касающийся этой фигуры.
Ряд работ А. В. Фадеева наглядно демонстрируют развитие представлений о Кавказской войне в советской историографии 1950 – 1960-х гг. Статья А. В. Фадеева «О внутренней социальной базе мюридистского движения»[6] представляет собой выражение господствующей в 1950 – 1955 гг. директивной точке зрения, представляющей Кавказскую войну не как освободительную, антиколониальную, как это было в советской историографии до 1950 г., а как антинародной, инспирированной иностранными агентами.[7] Однако этот сравнительно краткий период резкого неприятия Кавказской войны с легкой руки И. В. Сталина для оправдания переселений и репрессий по отношению к целым народам, в том числе и северокавказским, и в рамках кампании против космополитизма, когда подобным образом были оценены не только кавказская война, но и другие национальные движения, завершился с началом «оттепели». Оппонентом А. В. Фадеева в середине 1950-х гг., когда в исторической науке вновь переоценивались национальные движения народов СССР, стал А. Д. Даниялов, который назвал представление о движении горцев как антинародном антинаучным.[8] Надо сказать, что и А. В. Фадеев  в своих следующих работах («Россия и Восточный кризис 20-х гг.»,[9] «Возникновение мюридистского движения на Кавказе и его социальные корни»,[10] «Россия и Кавказ первой трети XIX в.»[11]) постепенно отходит от этой конъюнктурной точки зрения.Переход этот у А. В. Фадеева, надо заметить, весьма плавный, и в работе 1958-го г. «Россия и Восточный вопрос» еще весьма ощутимы отголоски конъюнктурной позиции. Это, видимо, отражает состояние научного спора середины 50-х гг. об оценке Кавказской войны, когда историческая наука не смогла резко отринуть еще пару лет назад господствующую концепцию. Не только А. В. Фадеев, но и некоторые другие исследователи опасались разрешать вопрос, настаивая на расплывчатых формулировках. Так, А. Н. Смирнов, признавая антиколониальное содержание борьбы народов Северного Кавказа, все же настаивает на факте значительного (по сути «агентурного») вмешательства иностранных государств в отношения России и народов Северного Кавказа.[12]
В целом в отечественной историографии до недавнего времени тема Кавказской войны была едва ли не запрещенной, а зарубежные историки не могли создать полноценных работ из-за ограниченного доступа к источникам. Освобождение российской исторической науки от идеологических и цензурных оков, доступность закрытых ранее архивов создали предпосылки для всестороннего исследования политики России на Кавказе. Однако резкое обострение ситуации в этом регионе в конце ХХ века привели к созданию крайне неблагоприятной атмосферы для взвешенного, академического изучения событий. Межнациональные конфликты придали работам по Кавказской войне болезненно-актуальное звучание, оказавшее большое негативное воздействие на научный уровень этих сочинений. Кавказская война оказалась настолько сложной и неподатливой для официальной историографии, что за многие годы исследований не появилось фактологической истории этой эпопеи, где в хронологической упорядоченности были бы представлены наиболее важные военные события, наиболее влиятельные фигуры и т.д. Более того, в последние годы наметилась опасная тенденция замалчивать трагические эпизоды и разного рода «щекотливые» темы.В советской историографии 1960 – 1980-х гг. в освещении Кавказской войны соседствовали две тенденции: с одной стороны, признавался освободительный характер борьбы горцев, а с другой – делался акцент на положительных  моментах присоединения Северного Кавказа к России. Например, в монографии В. Н. Гаджиева «Роль России в истории Дагестана»[13] делается акцент именно на плюсах во взаимодействии России с дагестанцами, причем автор отрицает существование экспансионистских намерений со стороны Империи в отношении территории Северного Кавказа.
Новый этап изучения Кавказской войны начался с 90-х гг. ХХ столетия. Снятие идеологических запретов, свобода мнения с одной стороны, и развал СССР, высказывание Б. Н. Ельцина о том, что каждый может брать столько суверенитета, сколько хочет, сепаратизм отдельных национальных республик России, провал административно-дипломатического урегулирования конфликта на Северном Кавказе и развязывание военных действий в Чечне с другой – все это не могло не повлиять на историографию Кавказской войны и ее героев с обеих сторон.
Как освободительная, антиколониальная война рассмотрена движение горцев в работе М. Гаммера.[15]Исследователь не просто излагает биографию имама, но и рассматривает характер Кавказской войны, ее корни и причины, а также подробно останавливается на анализе расстановки сил обеих сторон накануне войны.
Глубоко и всесторонне рассматривает движение горцев в контексте имамата Шамиля М. Н. Покровский.[16]Автор привлекает широкий круг источников и акцентирует внимание на проблемных моментах в истории кавказской войны.Хотелось бы также остановиться на следующем моменте. Сложные и противоречивые процессы последних лет закрепили в российском общественном сознании глубоко конфликтное видение ситуации на Северном Кавказе. В ряде СМИ пропагандируется взгляд на Северный Кавказ  как на чужеродный для России и всей европейской цивилизации социокультурный организм. Отдельные политики и политологи рисуют упрощенный образ Северного Кавказа, представляя его исключительно областью межнациональной напряженности и конфликтов, сепаратистских устремлений и религиозного (исламского) фундаментализма.    Подобные стереотипы замыкают политический анализ, исторические исследования и общественную практику в рамки чрезвычайных мер и фактически питают инерцию кризисного и конфликтного развития. Они, конечно, отражают некоторые болезненные реалии жизни региона, но являются весьма неполными и односторонними.
Как мне кажется, говоря как об истории взаимоотношений народов России и Северного Кавказа в начале работы, так и об итогах Кавказской войны в конце, целесообразно было бы остановиться на положительных аспектах этих взаимоотношений: ведь война стала дестабилизирующим фактором нормального взаимодействия России и Кавказа, результатом неумения мирного разрешения накопившихся проблем, но отнюдь не единственным и абсолютным фактом развития отношений между Россией и народами Северного Кавказа. Следует не замыкаться на видении отрицательных реалий, но и суметь увидеть и подчеркнуть те положительные моменты мирного взаимовыгодного сотрудничества, которые последовали за присоединением региона к России. Стоит вспомнить слова Н. Конрада о том, что «… разные части человечества, при всех своих распрях, в области культуры всегда были в общении друг с другом».[17]
Цель данного исследования заключается в комплексном изучении феномена Кавказской войны XIX в.
К достижению указанной цели следует пойти через решение ряда задач:
1) проследить ход войны и изучить ее итоги, очертив круг решенных и нерешенных проблемы и определив последствия для региона и России;
2) исследовать роль личностно-субъективного фактора на примерах, прежде всего генерала А. П. Ермолова и имама Шамиля, а также других ключевых фигур Кавказской войны XIX столетия.
     В Кавказской войне (ее хронологические рамки до сих пор остаются спорными в исторической науке: 1801-1864 гг., 1817-1864 гг. и т.д. Вполне обоснованно можно поставить вопрос о том, что в 1864-м году Кавказская война не закончилась, т.е. не закончились крупные военные действия на Северном Кавказе, направленные на полное покорение края. Если это не так, зачем же Россия до начала 1880-х годов для поддержания спокойствия в регионе держала здесь 200-тысячную группировку, а в 1877 году в Чечне и в Дагестане вспыхнуло восстание, немногим уступавшее по своему масштабу аналогичным событиям эпохи Шамиля, восстание, поставившее под серьезную угрозу российскую власть на Северо-Восточном Кавказе?) Россия в Кавказской войне Х1Х в. только убитыми потеряла свыше 70 тыс. солдат и офицеров. Потери горцев, безусловно, были во много раз больше, но точное их количество неизвестно (кто их, «нехристовых душ», тогда считал и кого это тогда интересовало. Чем больше, тем лучше (мы имеем в виду официальную, царскую Россию. Будем до конца откровенны: кого волнуют потери мирного чеченского населения в двух «чеченских кампаниях» рубежа ХХ-ХХ1 вв.? Их точное количество так и неизвестно. Хотя все они – граждане Российской Федерации).Структура работы соответствует хронологическому принципу, которого мы придерживаемся в ходе исследования. В трех главах рассматриваются ход войны и ее итоги.
Источниковая база работы представляет собой два комплекса документов: первая часть представляет собой позицию российской стороны, другая – точку зрения представителей северокавказских народностей.
Большое значение имеют источники, характеризующие официальную политику российского правительства в отношении Северного Кавказа, как, например, «Инструкция Главнокомандующему от 1806 года»,[18] в которой даются императивные рекомендации о стиле поведения с горскими народами в контексте периодических военных столкновений.
Источники личного происхождения при изучении требуют учета субъективного фактора, но при этом именно субъективность этих источников позволяет сделать выводы относительно идеологии и отношения к войне со стороны, как русских, так и народов Северного Кавказа.В качестве источника по изучению психологии русских офицеров Кавказского корпуса и их оценке этнопсихологического облика горцев я предлагаю рассматривать сочинения Ю. М. Лермонтова.[19] Было бы неверно рассматривать отношение русских офицеров к горским народам только как ненависть; в среде молодых офицеров эпохи романтизма такие черты этнопсихологического портрета горца, как честь, отвага, благородство, доблесть и т. д. вызывали уважение и восхищение, тем более что наряду с горскими народами, выступающими в качестве противника, некоторые племена в тот или иной период времени выступали на стороне русских; в Кавказском корпусе, как это будет показано в основной части дипломной работы, служили представители северокавказских народностей. Сочинения Ю. М. Лермонтова прекрасно иллюстрируют восхищение и романтизацию положительных качеств горцев.
В 1941 г. был опубликовано сочинение Мухаммеда-Тахира аль-Карахи,[20] впоследствии известного дагестанского ученого, в 1850 г. назначенным секретарем Шамиля. Мухаммед-Тахир аль-Карахи пересказал устные рассказы самого Шамиля и приближенных к нему людей, она была дополнена его сыном Хабибуллахом уже после смерти отца. Поэтому репрезентативность источника весьма относительна, поскольку данные преломились, по сути, сквозь тройную призму субъективизма: личности рассказчиков, личность самого Мухаммеда-Тахира аль-Карахи и через личность  Хабибуллаха. В то же время хроника Мухаммеда-Тахира аль-Карахи представляет собой подробнейшее изложение хода событий, вполне точное, что показывает сравнение с другими источниками.
Другая работа Мухаммеда-Тахира аль-Карахи, «Три имама»,[21] дает интересные сведения о личностях имамов, их целях и устремлениях. Ей присущи те же достоинства и недостатки, что и предыдущей работе.
В 1990 г. был опубликован источник высокой научной ценности – «Сказание очевидца о Шамиле» личного секретаря имама Гаджи-Али.[22] Значение этого источника поистине бесценно, поскольку показывает точку зрения «с другой стороны баррикад», со стороны горцев, причем с точки зрения ближайшего окружения Шамиля. Правда, движение было подавлено, автор многое недоговаривает. Однако ход военных событий и незаурядную личность имама источник передает ярко и правдиво, причем Гаджи-Али старается не просто пересказать факты, но и провести их анализ – например, причин поражения Шамиля.
    Стратегическая установка на карательные экспедиции была порочной, поскольку предполагала изменение многовековых обычаев горцев, и в том числе тех, которые были ориентированы на погашение конфликтов. Местный этикет, например, не позволял интересоваться личностью гостей и целью их путешествия, оберегая тем самым хозяина от обвинения в соучастии в действиях путников. Обычай гостеприимства создавал «островки безопасности» в среде, где кровная месть была одним из главных институтов. Поэтому репрессии, связанные с предоставлением крова участникам набегов и с «недоносительством», с точки зрения горцев были совершенно неоправданной жестокостью.Сами карательные акции в большинстве случаев были безадресными, поскольку командование не имело средств для выявления действительных виновников нападений. «Для острастки» разорялся «подозрительный» и часто действительно непричастный к инциденту аул.
 Подавляющая часть действий российских войск, и особенно казаков, против горцев в ХУ111-первой половине Х1Х в. осуществлялась именно в форме набегов. Вопрос о действенности набегов был постоянной темой в обсуждении планов покорения горцев. А.П. Ермолов, которому принадлежат слова о том, что Кавказ – это крепость, и ее надо брать планомерной осадой, в большинстве случаев применял тактику набегов. По мнению этого опытного кавказского генерала, набеги надо было проводить быстро и готовить в строжайшем секрете. Потери во время набегов происходят либо от неспособности командира отряда, либо от трагических обстоятельств. Вельяминов понимал, что набегами против горцев нельзя их покорить. Они нужны были, с его точки зрения, как для острастки горцев, для их наказания, как профилактическая мера. А то, что они сопровождались уничтожением людей, их имущества, сожжением аулов – это было неважно. Чем больше уничтоженных горцев, чем больше сожженных аулов – тем лучше: меньше будут нападать на Кавказскую линию, быстрее покорятся. 
Набеговая тактика российских войск находила поддержку на самом высоком уровне российской власти. В Петербурге вполне серьезно считали, что на Северном Кавказе невозможно обойтись без разорительных набегов. Военный министр Чернышев писал Розену в апреле 1836 г., что «опустошение жилищ и полей горцев …Государь император признавать изволит соответствующим целей». «…Набеги вели к варваризации войск, поскольку именно при такой стратегии ни о каком соблюдении «цивилизованных» приемов не могло быть и речи. Эти методы вели к приватизации войны, к превращению ее в нескончаемую средневековую междуусобицу. Военное руководство, с одной стороны, боролось с такой приватизацией войны, поскольку замечало, что нередко набеги организовывались в корыстных целях», с другой стороны, «не могло не замечать повышения боеспособности войск, для которых война становилась личным делом. Отражением этой двойственной позиции были постоянные выяснения прав «частных» командиров предпринимать походы на неприятельские территории». Как видим, горские набеги на Кавказскую линию, эта своеобразная партизанская война против наступления царизма на Северном Кавказе, были ничтожны малы по сравнению с военными действиями (тоже в форме набегов) российской армии и казаков против горцев. При этом часто ссылаются на то, что набеги российской стороны на горскую территорию были лишь ответными действиями против «хищничеств» горцев. Получается, весь вопрос в том, кто первым начал «набегать». Но тогда вопрос можно поставить по-другому – кто и куда «набегал»? Российские войска точно «набегали» на земли северокавказских горцев, завоевывали, присоединяли Северный Кавказ к России. А горцы лишь оборонялись (на своей земле): как могли и как умели. То есть воевали не по-европейским понятиям, точно так же, как воевали русские партизаны в Отечественную войну 1812 г., что вызывало возмущение у Наполеона. Так справедливо ли горцев, защищавших свою родину, свою землю, свои обычаи и традиции, обвинять сегодня в том, что это они являются виновниками Кавказской войны?
    Сегодня  чуть ли не в каждой второй публикации о Кавказе и Кавказской войне горцев обвиняют в повальных разбоях и грабежах на русской стороне Кавказской линии. Да, действительно, были и разбои, и грабежи, и захваты людей в плен. Но эти действия горцев по своим масштабам совершенно несопоставимы с действиями российских войск и казаков. При строгом следовании законам весь Отдельный Кавказский корпус должны были расстрелять по приговору полевого суда, поскольку в его составе не было ни одного человека, непричастного к подобным деяниям. То, что прямо запрещалось уставом, написанным «для европейской войны», являлось в войне кавказской основной целью боевых действий. …Если в первые годы Х1Х столетия командование испытывало по меньшей мере душевный дискомфорт от признания разрушительных набегов нормой, известны даже случаи привлечения к суду командиров, проявивших «неоправданную» жестокость, то позднее разгромы непокорных аулов стали обычным делом, а добыча указывалась в победных реляциях.
    Это несоответствие военного законодательства и местных реалий сохранялось на всем протяжении Кавказской войны, которую таковой правительство старалось не называть. В своем рапорте Чернышеву от 22 октября 1836 года Розен указывал на то, что пополнение частей Отдельного Кавказского Корпуса отпускными будет выглядеть, как нарушение царского обещания призывать их только в случае войны». В результате российские войска, завоевывавшие в первой половине Х1Х века Северный Кавказ, превращаются манипуляторами от истории, политики и публицистики в обороняющуюся сторону.[23]
    Таким образом, Кавказская война вновь (в который уже раз) превратилась в объект острой научной дискуссии и политико-идеологической борьбы. В этих условиях совершенно очевидно, что данная тема остается весьма актуальной. Авторы вышедшей в 2006 г. прекрасной монографии о народно-освободительной борьбе горцев Северного Кавказа отмечают: «Кавказская война, под которой, по мнению большинства исследователей, понимаются события 20-х- первой половины 60-х годов Х1Х в., когда завоевательные устремления царского самодержавия, осуществляемые силой оружия, встретили решительный отпор народов Северного Кавказа, вызывала и продолжает вызывать неизменный интерес как научной, так и широкой общественности Дагестана, Кавказа, России и других стран мира. Это и понятно, ведь трудно найти в мировой истории подобные примеры, когда малочисленные народы Северного Кавказа столь длительное время оказывали сопротивление могущественной державе, разгромившей считавшуюся непобедимой, подчинившую пол-Европы армию Наполеона и диктовавшей свои условия Франции и другим европейским и восточным странам».Расхожая фраза о том, что история никого и ничему не учит, конъюнктурна, и призвана прикрыть поверхностность, вопиющую некомпетентность политиков и государственных деятелей. Она перечеркивается блестящим афоризмом В.О. Ключесвкого: «Прошлое надо изучать не потому, что оно уходит, а потому, что, уходя, оно оставляет свои последствия».
    Как и большинство кавказоведов, авторы данной работы стоят на той позиции, что борьба северокавказских горцев в 20-50-е годы Х1Х в. носила народно-освободительный, справедливый характер. Горцы защищали свою землю, свободу, свои обычаи и традиции, свое достоинство, и, в конце концов, свое право на человеческое существование. Защищали, как могли и как умели – набегами, засадами, действуя то мелкими группами, то крупными силами. При этом их действия никогда территориально не выходили за рамки Кавказа. Они вовсе (и никогда!) не нападали на сугубо и исконно русские земли. С точки зрения нормальной логики трудно объяснить, почему же эти действия горцев некоторыми авторами трактуются как «экспансия против России» (например, М.М. Блиевым, В.Б. Виноградовым), а деятельность российского командования против горцев характеризуется как «оборонительная». Подобные взгляды можно объяснить только глубокой тенденциозностью, идеологической (национал-шовинистической) заданностью и ксено -(кавказо) – фобией. «Не вызывает сомнений, что Российская империя принципиально отличалась от коммерческого типа империй Запада. В отличие от последних в России не было этнокласса, т.е. основного народа метрополии, который бы жил за счет эксплуатации народов колонии. Но военно-феодальные методы установления власти царизма на присоединяемых в Х1Х в. территориях, в том числе на Северном Кавказе, выявляют основные родовые признаки колониальной политики при всей дискуссионности ее типологии и особенностей».[24]
    Как полагают историки – кавказоведы, народно-освободительное движение горцев Дагестана и Чечни в своем развитии прошло три основных этапа. На первом этапе (1829-1839 гг.) происходит объединение сил всех недовольных колониальными порядками (в ермоловском исполнении) социальных слоев в одно мощное движение, которым руководили имамы Гази-Магомед, Гамзат-бек и Шамиль. Началось сплочение горских народов на основе единого закона для всех мусульман – шариата (в противовес разъединявшим народы адатам) и были заложены основы будущего горского теократического государства – Имамата.После гибели Гамзат-бека в 1834 г. имамом Дагестана был провозглашен Шамиль, который идейно и организационно развил успехи своих предшественников. Первый этап завершается разгромом восставших горцев под Ахульго в 1839 г. и вынужденным уходом Шамиля в Чечню.
   Второй этап – «блистательная эпоха Шамиля» (Н. А. Добролюбов), охватывает 1840-1852 гг. Начало этой «эпохе» было положено всеобщим восстанием в Чечне в 1840 г. и провозглашением Шамиля имамом Чечни. В первой половине 1840-х годов Шамиль установил свою власть в Аварии и на большей части Чечни, распространил свое влияние на часть Северо-Западного Кавказа. Завершается создание всех атрибутов горского (дагестано-чеченского) теократического государства – Имамата.
   1853-1859 –е годы – третий, завершающий этап освободительной борьбы горцев Северо-Восточного Кавказа. Истощение экономики Имамата изнурительной борьбой, усталость населения, самоуправство некоторых наибов и усиление царской армии новыми силами, новым вооружением привели к ослаблению, а затем и к гибели государства Шамиля.
    В этой стройной периодизации есть одно место, которое, на наш взгляд, может быть оспорено. Мы склонны считать, что «блистательная эпоха Шамиля», т.е. второй этап заканчивается в середине 1840-х годов (этой точки зрения придерживались и некоторые авторы Х1Х века). После Даргинской операции (1845 г.), и особенно после 1846 г., Шамиль уже не одерживает крупных, решающих побед над российскими войсками. Со второй половины 40-х годов российское командование переходит к новой тактике и начинает медленно, но настойчиво и методично теснить Шамиля в Чечне: его позиции здесь постепенно ослабляются, сокращается подконтрольная ему территория. Остановить, переломить этот процесс он так и не сможет. В этом свете можно поставить (в качестве обсуждения) вопрос о том, что третий, завершающий этап освободительной борьбы горцев Дагестана и Чечни начинается со второй половины 1840-х годов.
Эта война длилась более сорока пяти лет. И даже войной-то назвать её нельзя. Скорее, "Кавказская война" — это просто географическое определение. Если войной называть то, когда люди стреляют друг в друга, то это была война. Но это — восстание или, кому больше нравится, народное движение. Однако факт остаётся фактом — горцы восстали против своих правителей, а антиколониального движения не было. В 1835-37 годах Шамиль (лидер чеченцев) даже собирался встретиться с Николаем в Тифлисе, и, если бы не его окружение, может, даже и поехал. Восстание можно сравнить с крестьянскими войнами в Германии и России. И здесь оно могло превратиться в войну, но это уже надо исследовать и объяснить. Вот почему больше всего подходит оценочный термин "народно-освободительное движение". Движение началось, когда император Александр собирался даровать России конституцию. Под пули горцев шли герои 1812 года во главе с самим Ермоловым. Оно продолжалось и, когда декабристы готовили государственный переворот, и когда Николай отправил часть заговорщиков в "тёплую Сибирь" — в действующую Кавказскую армию.
 На востоке Кавказских гор народы Кавказских гор народы Дагестана признали власть царя, но только потому, что в их горные районы русские не заглядывали. Как только начались попытки царской администрации навязать вольным обществам горцев российские законы и обычаи, на Северном Кавказе стало быстро расти недовольство. Особенно возмущали горцев запреты на набеги, необходимость участвовать в строительстве крепостей, мостов и дорог, новые налоги, а также поддержка чиновниками местных феодалов. Так смешались противоречия. Любое событие могло стать искрой, от которой мог вспыхнуть пожар войны. Поводом к войне стало появление на Кавказе генерала Алексея Петровича Ермолова. Определяющей чертой его характера было безмерное и всепоглощающее честолюбие. Ради него он жил, ради него ставил жизнь на карту — и несколько раз крупно выигрывал. Ермолов был личностью противоречивой и довольно скрытной. Несомненная личная храбрость, полководческий талант, незаурядные государственные способности, бескорыстие, добродушие и приветливость причудливо уживались в нём с завистью и ревностью к чужим успехам; поразительное гражданское мужество и личная независимость шли рука об руку с жестокостью и двуличием. Он хотел, чтобы его слова и поступки производили впечатление солдатской бесхитростности и прямоты, хотя в них не было ни того, ни другого. И с целью скрыть свои подлинные мысли и намерения он нередко прибегал к притворству и обману. Ермолов имел внушительную внешность, которая одна иногда помогала ему в решении некоторых вопросов с несколькими послами, которые, увидев его громоздкую фигуру, могли подписать спорный договор или просто документ, хотя таких случаев было и немного. Ермолов был одним из наиболее убеждённых сторонников продвижения Российской империи на Восток. Завоевание новых территорий, округление границ казалось ему более существенным, чем совершенствование управления внутри страны. Он сознательно сеял семена розни между горцами, натравливал одни племена на другие и последовательно проводил в жизнь древний имперский принцип: divide et impera — разделяй и властвуй. Первоначально Ермолов надеялся завершить покорение Кавказа в течение нескольких лет и, вернувшись в Россию победителем, взойти на новую, более высокую ступень власти. Он торопил время, жаждал более широкого поля деятельности и не скрывал от друзей несносной своей нетерпеливости. И по мере того как упрочивалось владычество России над Кавказом, усиливалась личная власть Ермолова над обширным краем: отдалённость от Петербурга делала её необъятной и практически соизмеримой с царской. Однако по мере усиления его власти на Кавказе постепенно падало его значение в Петербурге. Шли годы. Ермолов, приехавший на Кавказ сорокалетним богатырём, постепенно старел. Он стал жаловаться на здоровье и обзавёлся очками. Последние четыре года своего пребывания на Кавказе Ермолов постоянно брюзжал, хандрил и думал об отставке, но это не мешало ему действовать столь же энергично и настойчиво: 6-9 месяцев в году генерал по-прежнему проводил в походах против горцев. Воцарение и укрепление на престоле Николая означало для Ермолова конец политического бытия: новый царь не собирался считаться с огромной Ермоловкой популярностью. Пятидесятилетний генерал был уволен в отставку и более трёх десятилетий провёл в бездействии. Итак, когда Ермолов появился на Кавказе, он стал доносить, что "горские народы примером независимости своей в самих подданных вашего императорского величества порождают дух мятежный и любовь к независимости". Ермолов предложил перейти к активным наступательным действиям в глубь территорий горских народов — не столько для рассеяния и наказания непокорных, сколько для создания там укреплённых поселений-крепостей с русскими гарнизонами. Эти крепости связывались между собой дорогами, вокруг которых для безопасности на сотни метров вырубался лес — с тех пор для многих солдат-кавказцев рубка леса стала основной военной работой. В 1818 году на реке Сунже, на расстоянии одного перехода вглубь Чечни от казачьей станицы Червленой, возникла новая крепость — Грозная. С неё началось планомерное продвижение русских от старой пограничной линии по Тереку к самому подножию гор. Казакам и военным частям другой пограничной линии, шедшей со времён Суворова по Кубани, Ермолов разрешил преследовать за линию границы отряды за кубанских народов, совершавшие набеги на русскую территорию. И здесь началось медленное продвижение к новым пограничным линиям, создававшимся вдоль левых притоков Кубани. Горцам оставалось либо .......................