Открытие Д

 
 
 
 
 
 
 
 
Курсовая работа
на тему: «Открытие Д.Листером антисептики и совершенствование его методов в россии»
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Выполнил: 
 
 




                   План
 
 
 
1.    ПРЕДШЕСТВЕННИКИ
 
2.   МЕТОДЫ ЛЕЧЕНИЯ РАН В СЕРЕДИНЕ XIX в. 
 
3. ВВЕДЕНИЕ АНТИСЕПТИКИ И БОРЬБА ВОКРУГ НОВОГО ПРИНЦИПА В ХИРУРГИИ 
 
4.  РАЗВИТИЕ АНТИСЕПТИКИ И АСЕПТИКИ 
 
5.  АНТИСЕПТИКА И АСЕПТИКА В РОССИИ 
 
6.  СПИСОК  ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ПРЕДШЕСТВЕННИКИ 
 
С тех пор как на нашей планете появился человек, осознавший себя частицей единого целого - человеческого коллектива, - возникло стремление оказать помощь себе подобному, стремление облегчить страдания больного. Зачатки медицины отмечались уже на самых ранних ступенях развития человечества. Но тогда, естественно, кругозор людей был крайне ограничен, они не имели никакого понятия ни о строении человеческого тела, ни о сущности происходящих в нем биологических процессов. Поэтому причины, приводившие человеческий организм к болезни и нередко к смерти, казались таинственными и непостижимыми. Отсутствие знаний человек заменял всевозможными фантастическими измышлениями. В те времена, когда быт людей, да и вся их жизнь, были подчинены различным религиозным верованиям, медицина оказалась в цепком кольце мистики и теологии. Тем не менее некоторые сведения о сущности и течении болезней имелись, ибо теологическая медицина только носила мистическую оболочку, скрывая внутри здоровое эмпирическое ядро. Первыми врачами были, как очевидно, представители духовенства - жрецы, священники и т.д. Впрочем, Древняя Русь знала и светских "лечцов", с большой дифференциацией в области хирургии (костоправы, камнегонцы, рудометы, "жильные" мастера - от "кила" - грыжа, мастера, удалявшие катаракты и т. д.). 
 
Представителей духовенства, державших всю науку в своих руках, в то время называли докторами, т.е. людьми учеными. Лишь впоследствии слово "доктор" получило более ограниченное значение и стало применяться исключительно в отношении представителей медицинской профессии, однако не всех, а только тех, кто занимался внутренними болезнями. 
 
Иным было положение  в области наружных болезней. Тогдашние  врачеватели сами нередко были свидетелями  их возникновения, и для уяснения причин заболевания не требовалось  прибегать к помощи религии, не нужно  было создавать фантастических теорий. Чисто эмпирически, на основании своего собственного опыта или опыта других людей, эти врачеватели научились оказывать некоторую помощь больным, страдающим наружными болезнями, но их тем не менее не причисляли к сословию докторов. Наоборот, их относили к ремесленникам и называли хирургами (букв, рукоделами). "Ученые" доктора считали ниже своего достоинства заниматься хирургией и не допускали хирургов в ряды своего сословия. Так, в самом начале развития медицины произошел раскол на две самостоятельные отрасли - хирургию и терапию, раскол, сохранившийся в течение ряда веков, до тех пор пока властное вторжение естествознания в медицину не объединило эти родственные области знания. Следует отметить, что медицина на Руси не знала этого деления, а древние индусские брамины, которые выполняли функции врачей, говорили, что врач, знающий либо только хирургию, либо только терапию, подобен птице с одним крылом. 
 
Как бы то ни было, но хирургия, возникшая во время военных походов, когда требовалась срочная помощь раненым, могла свободно развиваться, ибо не испытывала тормозящего влияния религии, которое так сильно мешало развитию терапии. 
 
Существенное значение для развития хирургии имели крестовые  походы. Из-за частых войн стала ощущаться  все большая потребность в хирургах. Однако постановлениями католической церкви хирургия была запретной областью для монашества. Феодалы, принимавшие участие в походах, были озабочены тем, чтобы иметь при себе врача, который лечил бы их от ран, полученных в бою. Часто за войсками следовали разного рода шарлатаны, перевязывавшие и "лечившие" воинов. Хирургия считалась занятием, недостойным образованных врачей, которых стали называть теперь физиками. В противоположность этому эмпирики, самоучки назывались цирульниками (от польского "сyrulik" - испорченного "chirurgus"). В XIII в. образованные врачи передали в руки цирульников ланцет, и с этих пор последние стали пользоваться доверием народа в деле кровопускания, лечения вывихов, переломов и ран. Впоследствии цирульники вместе с банщиками и парикмахерами образовали корпорацию так называемых хирургов коротких платьев. Они по большей части вели кочевой образ жизни, разъезжали по ярмаркам, производили прямо на площадях операции. Но так как такого рода лекари, конечно, не могли удовлетворить потребностей времени, то вскоре наряду с ними появляются более образованные врачи, получавшие специальное образование в медицинских школах. Это были так называемые хирурги длинных платьев. 
 
Положение хирургов упрочилось после изобретения пороха, когда большое значение приобрело лечение огнестрельных ран. Но хирурги оказывались беспомощными, когда встречались с послераневыми осложнениями. Они рассматривали их как результат отравления самой раны и лечили ее кипящим маслом. Следует здесь еще раз подчеркнуть, что подобные жестокие методы лечения ран не имели места в России, где применялись мази, пластыри, припарки и перевязки чистой ветошью. 
 
В середине века в Европу проникли сочинения Аристотеля (латинский  перевод арабских переложений греческого подлинника). Католическая церковь нашла в его философии могучее средство для эксплуатации народного невежества. Возникла схоластика, представлявшая собой неравный союз веры и знания. Основой учения стало не использование фактов, а ссылка на авторитеты. Под влияние схоластики подпала и медицина, в большей степени терапия, в меньшей - хирургия. Конечно, это сильно мешало прогрессу медицины. В России же схоластика получила значительно меньшее распространение, чем в Западной Европе, что объясняется могучим противодействием, которое она встретила со стороны народной медицины. 
 
Одним из моментов, мешавших дальнейшему прогрессу хирургии, было непонимание врачами сущности нагноения. В течение долгого  времени хирурги рассматривали  нагноение как нормальное явление при заживлении ран. Они стремились добиться не первичного натяжения, a pus bonum et laudabile.(букв. - "хорошего и желательного нагноения"). Лишь в том случае, если нагноение принимало гнилостный характер, хирурги настораживались. "Хорошее" нагноение их нисколько не тревожило. Только в XIII в. этот взгляд изменился под влиянием итальянской хирургической школы, во главе которой стоял замечательный хирург Гуго Боргоньони. Он утверждал, что для лечения ран необходимо первичное натяжение без нагноения, и предложил особую алкогольную повязку. Таким образом, мы должны считать Боргоньони одним из первых предшественников Джозефа Листера, основателя антисептической хирургии. 
 
Дальнейший прогресс лечения огнестрельных ран связан с именем французского хирурга Амбруаза Парэ, жившего в XVI в. Он поставил себе целью преобразовать хирургию. Но его главная историческая заслуга заключалась в учении об огнестрельных ранах. До него в хирургии, как мы уже говорили, господствовало мненпе, что огнестрельные раны ядовиты и что после удаления пули и очищения их следует лечить кипящим маслом или каленым железом. Парэ доказал, что огнестрельное ранение не вызывает отравления. Он ограничивался простой повязкой, причем получал не менее хорошие результаты. Правда, к этому выводу он пришел случайно, из-за отсутствия масла в нужный момент. Каково же было его удивление, когда на другой день просто перевязанная больная чувствовала себя гораздо лучше, чем перевязанные по всем правилам тогдашней хирургии (с прижиганием и т.д.). 
 
На дальнейшее развитие хирургии, особенно в Англии, повлияла деятельность Джона Гентера (Hunter, 1728- 1793), сторонника анатомического направления в хирургии и одного из основателей экспериментальной патологии. Джон Гентер все время искал тесного единения физиологии с патологией: он содействовал расцвету патологии анатомической - производил многочисленные опыты на животных. Особенно важна его работа по изучению условий изменения крови и происхождения гноя. В учении Гентера получила теоретическое обснование точка зрения Боргоньони о борьбе с нагноением ран. 
 
Заслуги Гентера состоят  не только в том, что он обогатил хирургию новыми экспериментальными данными, но и в том, что он связал эмпирическую до тех пор хирургию с физиологией, разработал вопросы воспаления ран, причем все это в связи с анатомией, пользуясь исключительно помощью естественнонаучного метода и не прибегая ни к какой "жизненной силе" или другим идеалистическим спекуляциям. Влияние Гентера на английских врачей, в том числе и на Листера, было очень велико. После Гентера английские хирурги заняли в обществе высокое положение. "Гентер сделал нас джентльменами", - говорили они. 
 
В те времена всякое хирургическое  вмешательство приносило больным  неимоверные страдания. Поэтому  главное, что требовалось от хирурга тех времен, - быстрота в производстве операций. И даже самый опытный хирург, если он отличался медлительностью, не мог оказать больному необходимой помощи и рисковал потерять его от операционного шока. Кроме того, сами больные предпочитали запускать свои болезни и гибли от них, не решаясь идти в госпиталь. Поэтому первоочередной задачей хирургов было найти обезболивающие средства, которые дали бы возможность спокойно, не спеша, производить любые операции. В конце концов их усилия увенчались успехом, и в начале XIX в. английский хирург Чарльз Джексон, изучив анестезирующее действие ряда химических веществ (закись азота, эфир, хлороформ), применил их на больных, сначала для обезболивания родов, а затем при хирургических операциях. Большой вклад в дело изучения обезболивающих средств внесли также выдающиеся русские врачи А.М. Филомафитский и Н.И. Пирогов. 
 
Но самым большим  препятствием для развития хирургии явились послераневые осложнения, борьба с которыми была тем труднее, что  врачи в добактериологическое время не знали их причин. Как беспомощна была медицина в то время, можно видеть на примере гибели выдающегося деятеля Отечественной войны 1812 г. генерала Багратиона, раненного в бедро во время Бородинского сражения и скончавшегося от госпитальной гангрены. А хирург наполеоновской армии Доминик Ларрей, чтобы спасти жизнь раненых, был вынужден прибегать к единственному средству - ранней ампутации пораженной конечности. Поэтому наполеоновские солдаты превращались в толпы бродячих безруких и особенно безногих калек. 
 
Гораздо разумнее, чем  Ларрей, к вопросам борьбы с заражением подошел его современник химик  Гитон-Морво, изобретатель метода окуривания минеральными кислотами. Он считал, что  причиной заражения являются какие-то невидимые частицы, вызывающие при  попадании в рану ее заражение. Поэтому для борьбы с инфекцией Гитон-Морво предложил окуривание смесью хлора и азотной кислоты. Однако взгляды его оставались непризнанными врачами наполеоновской армии. Последние считали, что инфекция не возникает под влиянием каких-то экзогенных агентов, а является результатом "гниения" тела. 
 
Большой вклад в дело борьбы с заражением ран был сделан знаменитым русским хирургом Н.И. Пироговым (1810-1881). Вдумываясь в причины большой  смертности после операций и учитывая распространение в госпиталях рожи, пиэмии и госпитальной гангрены, Пирогов приходил к заключению, что все эти болезни являются заразными и в основе их находятся "миазмы", или "ферменты". Эти миазмы, по его мнению, могут быть перенесены с раны на рану руками хирурга, перевязочным материалом, бельем и т.д. Поэтому Пирогов ввел в практику ряд антисептических средств, как например этиловый спирт, йодная настойка, азотнокислое серебро, хлорная известь и др. Таким образом, мы видим, что Пирогов уже близко подходит к микробиологической теории инфекции. 
 
Чрезвычайную важность имело открытие австрийского врача  Игнаца Земмельвейса (1818-1865), пытавшегося  доказать, что родильная горячка  обязана своим происхождением трупному яду. Хотя это было не совсем правильно, Земмельвейс, исходя из своих убеждений, ввел в своем отделении в Венской больнице основательную обработку рук хлорной известью, и заболеваемость, а также и смертность от родильной горячки в этом отделении стала быстро уменьшаться, тогда как в других отделениях оставалась по-прежнему высокой. Впоследствии Земмельвейс изменил свою теорию и стал придерживаться взгляда, что родильная горячка может быть вызвана всяким животным органическим веществом, безразлично, происходит ли оно от трупа, или от живого организма.
 
МЕТОДЫ ЛЕЧЕНИЯ РАН В СЕРЕДИНЕ XIX в. 
 
Если сравнивать состояние  хирургии середины XIX в. с нашими днями, то поражает незначительное число операций в госпиталях и больницах, производившихся  в то время, когда Листер вступил  на стезю хирурга. Для примера  можно привести госпиталь в Глазго, где при 400 хирургических койках в 1865 г. за год было произведено всего 310, а в 1913 г. - 7093 операции. 
 
Это не следует объяснять  тем, что пятьдесят лет назад  операционная техника была несовершенна. В то время, когда анестезирующие средства только еще входили в практику хирурга, от него требовалось больше быстроты и искусства в производстве операций, чем сейчас, когда хирург может спокойно производить операцию любой сложности и любой продолжительности, пока больной находится под воздействием наркоза. 
 
Нельзя также объяснить  небольшое число операций в середине прошлого века отсутствием научно разработанной  хирургической теории. Ведь середина XIX в. была золотым веком материалистического  естествознания, которое праздновало  свои победы во всех областях науки, проникло и в медицину, переведя вместе с этим хирургию с эмпирического пути на путь научного эксперимента. 
 
Чем же в таком случае объясняется небольшое число  операций в госпиталях середины IX в.? Летальность после операций доходила до 30%, тогда как в настоящее время она у опытного хирурга составляет только 1% и редко превышает 5%. Кроме того, следует учесть, что в то время не все полости человеческого тела были доступны хирургам и значительное число больных, нуждавшихся в хирургической помощи, попадало к терапевтам. 
 
Хирург вообще не был  уверен, что самая простая и  прекрасно выполненная операция не приведет к опасным для жизни  последствиям. Как выразился известный  немецкий хирург Фолькман: "Хирург становится подобным земледельцу, который, засевая свое поле, ожидает, что принесет ему жатва. Он как жнец полностью сознает свою беспомощность против стихийных сил природы, дождя, бури и града, которые обрушатся на него". Точно так же и в госпиталях, казалось, на больных влияют какие-то стихийные силы; причем в одних госпиталях это "влияние" было интенсивнее, чем в других, а в частной практике вообще сказывалось меньше, чем в больницах. Не понимая причин, администрация была вынуждена, как например в Глазго, просто закрывать некоторые операционные залы из-за большой летальности. А в Нюрнберге власти совершенно разрушили больницу и построили вместо нее новую. Такое печальное положение хирургии удручающим образом действовало на молодого Листера, и у него даже явилась мысль переменить свою специальность, как он писал об этом своему отцу. 
 
В наши дни каждый знает, что очень многие, быть может, даже большая часть болезней человека вызывается мельчайшими живыми существами - микробами. Но в середине XIX в. это  было недостаточно ясно. На микробов смотрели не столько как на врагов, сколько как на микроскопические курьезы и находки. Все же некоторое число болезней обозначалось именем "септических". Из них четыре, которые встречались чаще всего после операций, называли "госпитальными". Сюда относились рожа, пиэмия, септицемия и госпитальная гангрена. Однако кроме этих четырех главных госпитальных болезней хирургов удручали и некоторые другие, как например столбняк. 
 
При непонимании сущности этих болезней трудно было с ними бороться, а между тем обстановка в больницах того времени была такова, что легко способствовала переносу болезни с одного больного на другого. Хирурги блуждали в темноте и рассматривали "госпитальные болезни как неотвратимое зло". Тем не менее они все же убеждались, что грязь и переполненные палаты, в особенности больными с гноящимися ранами, играют немалую роль в распространении госпитальных болезней. Поэтому был сделай вывод о необходимости защищать воздух от загрязнения. Этому соответствовало требование отводить для каждой кровати большое пространство. Госпитальные хирурги стремились более или менее строго проводить чистоту. Однако понятие о чистоте в то время было крайне примитивным. Один или в лучшем случае два кувшина и таз, а также несколько полотенец и мыло считались достаточными для гигиенической обработки рук врачебного персонала. Водой и мылом очищались и инструменты. 
 
Разумеется, все эти  мероприятия были примитивны, но еще  большее удивление вызывает одежда медицинского персонала. Если сестры милосердия, под влиянием известной участницы Крымской кампании Флоренс Найтингаль, одевались чисто, то хирург и его ассистенты не уделяли никакого внимания своему внешнему виду. Когда хирург приступал к исполнению своих обязанностей, он специально выбирал какой-либо старый сюртук, к обшлагу которого привязывался курок обыкновенной веревки, предназначенный для перевязки артерий. Это облачение использовалось им в течение шести месяцев или года. А для главного хирурга эта одежда служила неограниченное время, пока постепенно не покрывалась грязной коркой, чем очень гордился ее носитель. 
 
Кроме того, больные госпитальными  болезнями лежали совсем рядом со здоровыми в этом отношении пациентами, а сестры милосердия и фельдшера  переходили от одних к другим. Следует  еще указать, что хирурги занимались вскрытием трупов, причем после этого не производили основательной очистки своих рук и одежды. 
 
Госпиталь в Глазго принадлежал  в 1849 г. к числу самых "нездоровых" во всем королевстве. Окна его выходили на кладбище, где были очень неглубоко  похоронены холерные больные. Нет ничего удивительного в том, что при такой гигиенической обстановке летальность в госпиталях доходила до 60%, и хирург считал себя вполне удовлетворенным, если удавалось снизить ее до 25%. А в военных госпиталях смертность после ампутаций достигала 75-90%. Так как госпитальные болезни появлялись так же таинственно, как холера или чума, то их возникновение зачастую объясняли как нечто сверхъестественное. 
 
Большинство врачей склонялось к мысли, что причина этих болезней - испорченный воздух, чему способствует либо кислород, либо углекислота. Но каким образом происходит этот процесс, не представляли себе, и лишь немногие считали, что углекислота является питательной почвой для миазмов. 
 
Джемс Симпсон, один из современников  Листера, создавший несколько трудов о госпитальных болезнях, писал по этому поводу: "Человек, который ложится на операционный стол в наших хирургических госпиталях, подвергается большей опасности смерти, чем английский солдат на полях Ватерлоо". "Но почему так опасны госпитальные болезни для больного?", - спрашивает он. И тут же дает единственно правильный ответ: "Нет сомнения, что больной в хирургическом отделении подвергается опасности со стороны вызывающих болезни заразительных веществ, которые выделяются со стороны его соседа по палате". В связи с этим Симпсон рекомендовал перейти от коридорной системы построения больниц к павильонной. Но большинство врачей того времени не признавали взглядов Симпсона на возникновение госпитальных болезней. 
 
Таким образом, в середине прошлого века область хирургии была значительно уже, чем сейчас, и прогресс ее задерживался существованием госпитальных болезней, причин которых не знали, а поэтому не могли найти правильных мер борьбы с ними. Каковы же были методы лечения ран в описываемое нами время? Они вытекали из воззрений, по которым природа сама восстанавливает новую ткань после раны, но для этого ей надо помочь, употребляя так называемые тканеобразующие вещества. Хотя эти вещества трудно отнести, собственно говоря, к лекарствам, им бесконечно верили. В середине XIX в. убежденность, что природа способна сама устранять осложнения ран, оставалась в силе. Подтверждение этому хирурги видели в разнице течения открытых и закрытых переломов, из которых первые протекали значительно хуже. Далее, было обращено внимание на пневмоторакс и хирургическую эмфизему, которые как будто подтверждали тот факт, что наличие открытой раны способствует проникновению в организм "чего-то", что мешает действию естественных сил природы. В конце концов хирурги пришли к выводу, что это "что-то" - воздух. Яркое подтверждение этому хирурги видели в заживлении ран под струпом, т.е. при исключении влияния наружного воздуха. Иными словами, по их мнению, струп действовал так же, как и неповрежденная кожа. 
 
Исходя из этих убеждений, хирурги применяли два метода лечения. Первый метод состоял в сближении обоих краев раны, причем повязка не применялась. Все это способствовало появлению струпа, образование которого пытались ускорить при помощи распыления определенных порошков или прижигающих веществ, для чего на рану клали кусок корпии, смоченной бензойной настойкой. Этой настойке приписывали сильное лечебное действие. Второй метод лечения, так называемая открытая терапия ран, заключался в том, что края раны не сближались, а оставлялись большей частью открытыми и только покрывались беспрерывно менявшейся подушечкой. Для защиты от пыли и мух применяли кусок марли, накладываемый в некотором отдалении от поверхности раны. Этот метод имел перед первым то преимущество, что способствовал стоку раневого отделяемого. 
 
Приверженцы открытого  метода не разделяли общего мнения о вредности воздуха для ран. Приверженцы закрытого метода стремились герметизировать рану, не давая доступа  воздуху, для чего применяли коллодий или липкий пластырь. Недостатком метода было то, что он мешал стоку раневого отделяемого, в результате чего начиналось разложение; и такие раны заживали не путем первичного, а путем вторичного натяжения. Такого метода лечения ран придерживался, например, Сайм, учитель Листера. Совершенно неправильно называли повязку Сайма сухой. В действительности она быстро превращалась во влажную. Роберт Листон, один из видных английских хирургов того времени, ввел свой метод, который состоял в том, что края раны оставляли зиять, но перед наложением шва, а равно и после него накладывали на рану смоченный водой кусок марли. Это была так называемая влажная повязка. Для того чтобы избежать воспаления, применяли так называемый "антифлогистический режим", ибо считали, что при неправильном питании вещества, которые шли на образование тканей, они используются организмом для образования гноя. Концы повязок обычно оставляли свободно висящими. Инородные тела удалялись из раны с помощью мягкого полотна или губки. Когда загрязнение прекращалось или начиналось нагноение, удаляли швы, а на рану накладывали припарку из льняного семени или другие кашицеобразные припарки. Из всех видов влажного лечения самым влажным, но зато и самым чистым были орошения водой. Хорошему стоку раневого отделяемого способствовали дренажные трубки из разного материала. 
 
Для закрытия кровеносных  сосудов накладывались швы и  лигатура. Для остановки кровотечений кроме перевязки сосуда применяли  холод, тепло, давление и др. Если нужно  было произвести большую операцию, то для захвата артерий употребляли щипцы в количестве 5-6 штук. Для хирургических швов применялся шелк или шпагат, причем один из концов шва коротко подстригался. После окончания операции длинные концы швов в количестве 10-20 из глубоких слоев раны оставляли свободно висеть. Через некоторое время вследствие образования язвы отторгался конечный кусок кровеносного сосуда. 
 
Следует заметить, что  в то время уже было известно слово "антисептический", которое проникло в медицину с середины XVIII в. Этим понятием обозначали все, что в какой-то степени препятствует гниению. О гниении знали еще первобытные люди, а также древние жители Египта, которые применяли бальзамирование трупов. 
 
Среди антисептических  средств, имевших хождение в середине XIX в., прежде всего нужно упомянуть бензойную смолу, которая входила в состав часто применявшегося "бальзама фриара". Широко употребляли также и алкоголь, не столько в Англии, сколько на материке. Напротив, в Англии антисептическим средством служил глицерин, но с 1860 г. его применение прекратилось. Широко был распространен хлор и его соединения как сильнодействующие антисептические средства, в меньшей мере - иод, в виде настойки. 
 
Во Франции с 1815 г. обратили внимание па антисептические и дезинфицирующие  свойства продуктов каменноугольной смолы, главным образом карболовой кислоты. Тогда французская Академия наук предприняла подробное исследование дезинфицирующих свойств карболовой кислоты. Работу по испытанию ее свойств выполнил Жюль Лемер, аптекарь одной парижской больницы, поставивший ряд опытов. Придерживаясь зародышевой теории брожения и гниения, он предложил в 1865 г. карболовую кислоту для дезинфекции, для сохранения пищевых продуктов, а также против различных болезней в медицинских учреждениях. Он стал твердо отстаивать точку зрения, что настоящей причиной заразных болезней и нагноений являются микробы. Но в Англии работы Лемера вначале были неизвестны, не знал о них и Листер. И какие бы антисептические средства ни употребляли хирурги того времени, главное внимание они обращали на соединение краев раны, применение равномерного давления и возможно более длительного ее покоя. 
 
ВВЕДЕНИЕ АНТИСЕПТИКИ  И БОРЬБА ВОКРУГ НОВОГО ПРИНЦИПА В  ХИРУРГИИ 
 
В начале своей хирургической  деятельности Листер придерживался  тех же методов лечения ран, которые применяли все современные ему врачи. Но с 60-х годов в воззрениях Листера произошел перелом и он вплотную подошел к изучению проблем брожения и гниения. Друг Листера, профессор химии Андерсон, обратил его внимание на классические работы Луи Пастера по брожению, гниению и самопроизвольному зарождению. И хотя работы Пастера были широко известны в Англии, ученые полагали, что эти труды могут интересовать только химиков, а мысль о том, что они очень важны и для медиков, никому и в голову не приходила. Не обратил на них внимания и Листер. Однако его исследования над воспалением вскоре натолкнули его на мысль о важности работ Пастера для вопроса о нагноении и заражении ран. Луи Пастер (1822-1895), известный французский ученый, начал свою деятельность в области химической кристаллографии. Здесь он обнаружил один факт, определивший его дальнейшую деятельность, а именно, что между микроскопическим организмом (плесенью) и средой, в которой он развивается, существует определенное взаимодействие. Это привело Пастера к изучению явлений брожения. В частности, он занялся вопросом брожения молочного сахара. Эти работы Пастера обратили на себя внимание Листера. В 1858 г. Пастер выступил с докладом, в котором отстаивал биологическую теорию бродильных процессов. Несмотря на возражения выдающегося немецкого химика Юстуса Либиха, теория Пастера, наконец, восторжествовала. Но если все случаи брожения сводятся к развитию микроскопических организмов, то откуда берутся эти последние? Объяснить это можно было либо тем, что способные к брожению жидкости сами собой начинают бродить, либо тем, что зародыши бродильных организмов распространены в огромном количестве и, попадая в соответственные жидкости, вызывают их брожение. Путем ряда опытов Пастер убедился в правильности последнего предположения, что логически привело его к разрешению вопроса, давно интересовавшего ученых, а именно, возможно ли в природе самопроизвольное зарождение живых существ. Своими опытами Пастер доказал, что самозарождение невозможно в мире микроорганизмов, как оно невозможно и у высших существ. 
 
В результате всех этих работ  Пастер пришел к выводу, что если нет самопроизвольного зарождения, то, вероятно, нет и самопроизвольного  заражения. Если известными мерами против микроорганизмов можно предупредить нежелательные для нас брожения, то нельзя ли таким же образом предупредить болезни человека и животных. Исходя из этих положений, Пастер вскоре избавил шелководство Франции от угрозы уничтожения из-за ужасной болезни шелковичных червей - пебрины. После этого Пастер занялся изучением болезней птиц и обратил внимание на куриную холеру. При изучении этой болезни Пастер встретился с фактом, который помог ему в его дальнейшей работе. Возбудитель куриной холеры хорошо развивался на бульоне, если его ежедневно пересевали. Но вот однажды, после каникулярного перерыва, Пастер, не имея под руками свежей культуры, попытался привить курам культуру куриной холеры, простоявшую некоторое время в пробирке, но заражения не произошло. Мало того, через некоторое время Пастер повторил опыты и заразил свежей культурой нескольких кур, среди которых были и перенесшие раньше неудачную прививку. Оказалось, что куры, которым прививка делалась впервые, заболели и погибли, тогда как куры, оставшиеся от предыдущего опыта, выжили и почти не болели. Таким образом, была доказана возможность превращения смертельного яда в противоядие. Ободренный успехом, Пастер перешел к опытам над сибирской язвой, и здесь вскоре ему удалось найти вакцину против этого заболевания. А еще несколько позже Пастер нашел возможность борьбы со смертельной болезнью человека - бешенством. 
 
К этому времени у  Листера уже сложилось определенное убеждение, что гниение вызывает заражение ран и не может быть заражения ран без нагноения. Далее, Листер считал, что гниение  каким-то неясным путем возникает через посредство воздуха, но в этом повинен не сам воздух, т.е. не составляющие его газы. Такая неопределенная точка зрения не удовлетворяла самого Листера, ибо он понимал, что пока не будут выяснены таинственные отношения между гниением и воздухом, никогда не удастся уничтожить госпитальные болезни. К этому времени появились ученые, которые находили мелкие организмы при брожении и гниении, но дальнейшему решению вопроса мешал авторитет Юстуса Либиха, который выступил со статьей "Причины и явления при гниении и брожении". В ней он высказал мнение, что гниение - это род горения одной или многих составных частей органических веществ за счет своего собственного или заключенного в окружающей жидкости кислорода. Так как Либих был ученым с мировым именем, его высказывания действовали как прорицания оракула. 
 
Из всех работ Пастера  наибольшее влияние оказали на Листера  те, в которых доказывалось, что  брожение и гниение вызывается живыми существами, находящимися в воздушной  пыли, и эта пыль может быть уничтожена при нагревании или фильтрации через вату или же задержана в изогнутых и вытянутых трубках бутылей. Не менее важным для Листера было указание Пастера на то, что жидкости человеческого тела, кровь и моча, свободны от микроорганизмов, и если эти жидкости тщательно сохранять в стерилизованных сосудах, то они неопределенно долгое время не подвергаются гниению. Таким образом, к 1865 г. Листер был уже в сущности вполне подготовлен к открытию антисептики. 
 
Жизненно важным вопросом как для больного, так и для хирурга был вопрос о нагноении, ибо оно нередко переходило в госпитальную гангрену. Теперь, когда стало ясно, что в основе нагноения лежит разложение тканей, оставалось только выяснить, в чем причина этого разложения. Понятно поэтому, что открытие Пастером роли микроорганизмов в процессах брожения и гниения явилось для Листера настоящим откровением. Листер решил, что те же средства, которые останавливают брожение и гниение, должны так же влиять на возникновение госпитальных болезней. Однако практическое применение этих средств, пока в науке господствовал взгляд, что истинной причиной разложения является кислород, исключалось. Когда же Пастер опроверг убеждение Либиха, что кислород является причиной нагноения, и доказал, что истинная причина - мельчайшие живые существа, находящиеся в воздухе, открылись широкие возможности для антисептики. Однако самое слово "антисептика", употребленное Листером в его трудах, было по сути неправильным. Ведь цель Листера заключалась в предохранении ран от нагноения, и потому скорее нужно было применять слово "асептика", чем "антисептика". Если бы Листер дал правильное название своей хирургической системе, он избежал бы многих возражений и недоразумений. Исходя из работ Пастера, который доказал, что кровь или мясо, находясь в антисептическом растворе и в стерильной посуде с плотно заткнутой пробкой, не подвергаются гниению и разложению, Листер пытался провести аналогию с человеческим организмом. Он стал рассматривать кожу человека как своего рода бутылку, которая обволакивает тело, способное к гниению. Но стоит каким-либо путем поранить кожу, как начинается борьба между живой тканью организма и несущими смерть зародышами, находящимися в воздухе. 
 
Подтверждение своих  взглядов Листер нашел в различии протекания простых и осложненных переломов. Во избежание осложнений воздух должен быть обезврежен либо путем нагревания, либо путем фильтрации, либо с помощью антисептических средств. Из этих трех путей Листер остановился на последнем. 
 
Друг Листера Андерсон доставил ему образчик сырой карболовой кислоты, которая применялась для дезинфекции сточных вод. Листер сделал попытку применить ее к лечению сложных переломов. Очистив пораженный член и удалив свернувшуюся кровь, Листер покрыл рану куском пропитанной неразведенной карболовой кислотой ваты, поверх которой положил такой же пропитанный карболкой кусок полотна, слегка выходящий за пределы раны. На все это, чтобы препятствовать растворению дезинфицирующего средства, накладывалась свинцовая пластинка. Повязка укреплялась липким пластырем и затем обертывалась всасывающим материалом. Время от времени свинцовая пластинка снималась и повязка увлажнялась карболовой кислотой. Карболовая кислота вместе с кровью образовывала корку, так что получалось как бы заживление под струпом. Такова была первая антисептическая повязка Листера. 
 
Однако вскоре обнаружились недостатки этой первичной повязки. Главным из них было то, что неразведенная  карболовая кислота обладала раздражающим действием. Она вызывала отмирание  тканей, которые приходили с ней  в соприкосновение. Если же рана была велика и требовалась большая повязка, то в итоге получалось большое повреждение кожи. Поэтому Листер решил улучшить свою повязку. Неочищенная карболовая кислота нерастворима в воде, поэтому Листер стал применять очищенную карболовую кислоту, имевшую либо вид жидкости, либо бесцветных кристаллов с неприятным специфическим запахом. Она растворяется в 20 частях воды и почти неограниченно в масле. Водный раствор применялся для промывания, а масляный - для ухода за раной. Ввиду того что вода лишь слабо удерживает карболовую кислоту и легко отдает ее другим веществам, Ли.......................