Интенциональность как базовое понятие прагмалингвистики

78



			

	ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ИНТЕНЦИОНАЛЬНОСТИ РЕЧЕВОГО ПОВЕДЕНИЯ

Прагматизация значения

Антропоцентрический подход к языку обусловил выбор прагмалингвистики в качестве основополагающего научного направления для решения задач, направленных на изучение интенциональности речевого поведения и выявление разноуровневых средств усиления речевого намерения продуцента. В этой связи необходимо рассмотреть понятие «значение», поскольку оно непосредственно связано с выбором оптимальных языковых возможностей для воздействия на адресата. Исследование значения в прагмалингвистике ориентировано на анализ таких его аспектов как градуирование [Сэпир 1986], интенсификация [Болинджер 1972], «логика использования слова» [Ноуэлл-Смит 1986] и пр. Так, предпринимая попытки описать «логику прилагательных», П. Ноуэлл-Смит особо подчеркивает, что, во-первых, поскольку имена прилагательные являются названиями свойств, то их логическая роль состоит в обозначении, замещении и указании на эту данность. Во-вторых, как правило, мы спрашиваем, что данное слово значит (means), вместо того чтобы задать вопрос: «Что подразумевает (mean) под этим словом говорящий?» [Ноуэлл-Смит 1986: 156]. Таким образом, речь идет о том смысле, который говорящий вкладывает в свой вопрос.

	Мы полагаем, что прагматизация значения высказывания и прагматическая ситуация являются взаимообусловленными. Кроме того, «значение ряда слов определяется с помощью указания на коммуникативные цели речевого акта» [Арутюнова, Падучева 1986: 13]. Выявляя особенности употребление глагола to mean, П. Грайс описывает его естественный и конвенциональный типы использования [Grice 1957: 377]. Специфика употребления глагола to mean состоит в его отнесенности к говорящему – субъекту речи. Благодаря соотнесению значения с говорящим и преднамеренностью речевого акта создана основа формирования понятия «значение говорящего» (speaker's meaning), или «передаваемого значения» (conveyed meaning), включающего разного рода контекстно обусловленные и косвенные смыслы речевых актов [Арутюнова, Падучева 1986: 12]. 

		К наиболее значимым исследованиям косвенных смыслов речевых актов можно отнести анализ вопросительных предложений, выполненный Дж. Серлем, Р. Конрадом, Ф. Кифером и др. В основе изысканий иллокутивной силы вопросительных предложений, проведенных Р. Конрадом, лежит попытка показать взаимодействие между лингвистической структурой и соответствующим данной структуре значением. При этом принимаются во внимание параметры ситуации, которым отводится основополагающая роль для интерпретации предложения как косвенного речевого акта. Автор доказывает, что согласование между значением предложения и определенными ситуативными условиями успешности происходят в том случае, если предложение употребляется как речевой акт в соответствии со своей основной функцией. Так, в данном случае имеет место невопросительная / неинтеррогативная интерпретация предложения, если условия успешности для вопросительной ситуации выполнены не полностью, а их действие блокируется ввиду наличия условий успешности для какого-либо другого речевого акта [Конрад 1986: 355]. Автором вносятся дополнения в определение косвенного речевого акта: «косвенный речевой акт SA1 имеет место в том случае, если SA1 может быть получен с помощью операций логического вывода из прямого значения предложения S1, реализующего некоторый речевой акт SA1, и из определенных сведений о соответствующей ситуации, непосредственно не связанных с предложением S1 и речевым актом SA1» [Там же, с. 356]. Помимо этого им выявляется гибридный тип речевого акта, условием актуализации которого является одновременное осуществление двух различных речевых актов в рамках одной пропозиции. 

		Трактовка понимания и интерпретации косвенного значения в работах Р. Конрада созвучна трактовке Дж. Серля, который рассматривал общую фоновую информацию, теорию речевых актов и принципы речевого общения как теоретический аппарат для анализа косвенных иллокутивных актов. Безусловно, «теория речевых актов и принципы кооперации в речевом общении действительно обеспечивают каркас, в рамках которого могут осуществляться и пониматься косвенные речевые акты. Однако в рамках этого каркаса определенные формы постепенно приобретают статус конвенционально установленных стандартных идиоматичных форм для выражения косвенных речевых актов. Сохраняя свои буквальные значения, они приобретают способность употребляться условно» [Cерль 1986: 214]. 

		Автор выделяет некоторые условия успешности реализации косвенных речевых актов: 1) S может высказать косвенную просьбу (или другое побуждение) либо посредством вопроса о выполнении некоторого подготовительного условия, касающегося способности H сделать А, либо посредством утверждения о выполнении такого условия; 2) S может высказать косвенное побуждение либо посредством вопроса о выполнении условия пропозиционального содержания, либо посредством утверждения о выполнении такого условия; 3) S может высказать косвенное побуждение посредством утверждения о выполнении условия искренности, но не посредством вопроса о выполнении такого условия; 4) S может высказать косвенное побуждение либо посредством утверждения о существовании веских или даже более чем веских причин для осуществления действия А, либо посредством вопроса о существовании таких причин (в случае, когда причиной является потребность или желание слушающего H совершать А, говорящий может лишь спросить, хочет ли, желает ли H совершать А) [Там же, с. 210]. 

		Эти условия вполне успешно коррелируют с правилами речевого поведения, представленными Д. Гордоном и Дж. Лакоффом, которые выдвинули два наиболее важных условия – искренности и мотивированности. При осуществлении условия искренности, несомненно, значимая роль принадлежит контексту, который способствует распознаванию слушающим коммуникативно имплицированного значения. Д. Гордон и Дж. Лакофф приводят примеры высказываний, которые ни при каких условиях не могут быть реализованы искренне, например, “Please close the window though I don't want you to”, “I promise you to pay you back, but I don't intend to" [Гордон, Лакофф 1986: 281]. Однако предложения подобного рода считаются дефектными, не приспособленными к реальной речевой ситуации. Искренность и мотивированность взаимообусловлены: каждому условию искренности соответствует определенное условие мотивированности. При этом Д. Гордон и Дж. Лакофф выделяют следующие параметры мотивированности: а) просьба мотивирована, если говорящий имеет основание хотеть ее выполнения; если говорящий имеет основание считать, что слушающий может ее выполнить; если говорящий имеет основание считать, что слушающий будет склонен ее выполнить; если говорящий имеет основание считать, что без этой просьбы не сделает того же самого действия; б) утверждение мотивировано, если говорящий имеет основание считать его истинным; в) обещание мотивировано, если у говорящего есть основания быть намеренным его выполнить [Там же, с. 282]. Безусловно, данные параметры, представленные учеными в формате постулатов значения, носят обобщенный характер и не могут охватить весь ряд речевых ситуаций.

	Коммуникативная направленность РА (речевого акта), обусловленность значения высказывания прагматической ситуацией позволили лингвистам проанализировать более тщательно дескриптивное значение слов. Так, Ч. Стивенсон рассматривает оценку в качестве воздействия на продуцента [Стивенсон 1985], П. Ноуэлл-Смит изучает аспект логики прилагательных [Ноуэлл-Смит 1985], Р. Хэар предпринимает попытку определения оценочного значения в терминах коммуникативной установки [1972, 1985]. Дескриптивное значение лексемы «хороший», согласно позиции Р. Хэара, вторично по отношению к его оценочному значению, так как оценочное значение анализируемого является постоянным для любого класса объектов. Однако во всех этих случаях оценка производится по разным основаниям, отсюда следует, что дескриптивное значение слова не будет одинаковым; кроме того, оценочное значение слова «хороший» является первичным по причине, что его можно использовать для изменения дескриптивного значения [Хэар 1985: 189].

	Кроме оценочных слов контекстно зависимыми считаются дейктические компоненты лексического и грамматического значения: денотат дейктического элемента и лингвистический смысл дейктического слова не могут быть установлены и описаны без обращения к контексту речевого акта. Дейктическим называется такой элемент, у которого в состав значения входит идентификация объекта – предмета, места, момента времени, свойства, ситуации и т. д. – через его отношение к речевому акту, его участникам или контексту [Lyons 1978: 637]. 

		Разработку проблематики дейксиса можно найти в ряде изысканий, посвященных: а) категории времени, являющейся источником дейктичности; б) случаям со смещенным указанием, когда указываемый объект не совпадал с референтом дейктического выражения [Quine 1960, 1971]; в) смещенному указанию как частному случаю смещенной референции [Лакофф 1985]; г) «объективному» дейксису, а именно словам, значение которых предполагает наблюдателя [B?hler 1965]; д) анализу слов со стереоскопической семантикой [Апресян 1974]; е) дейктическому компоненту в семантике наречий [Fillmore 1971]; ж) дейктическому значению модальных слов [Столнейкер 1985] и др. В то же время аспектологическую принадлежность перформативных глаголов активно исследовали не только зарубежные, но и ряд отечественных лингвистов, в частности А. В. Бондарко (1983), Е. М. Вольф (1985), А. А. Уфимцева (2011), Н. И. Формановская (2002) и др. 

		Так, А. В. Бондарко отмечает, что «в высказываниях с перформативными глаголами не обозначается протекание действия в момент речи: “попрошу” – это не действие просьбы в процессе его протекания, а самый акт просьбы, выполненный одним произнесением слова» [Бондарко 1983: 93]. Следовательно, данные высказывания, заключает автор, представляют собой особую разновидность настоящего неактуального времени. Настоящее актуальное время совместимо только с несовершенным видом. В то время как «совершенный вид с его значением неделимой целостности действия не в состоянии обозначить действие, протекающее в момент речи; чтобы действие протекало, развивалось в этот момент, оно должно быть представлено как бы в его середине в развернутом процессе, а не в сомкнутой целостности» [Там же, с. 223]. На свойство прагматической самоверифицируемости, которым обладают высказывания с перформативными глаголами, указывает Е. В. Падучева, особо отмечая связь перформативных предложений с проблематикой теории референции. Используя термин, предложенный Э. Бенвенистом, автор определяет перформативные высказывания автореферентными, поскольку они «обозначают то самое действие, которое происходит при осуществлении данного высказывания; в этом смысле перформативное употребление предложения составляет аналог автономному употреблению знака, такому, при котором знак обозначает сам себя» [Падучева 2010: 20].

		Следует отметить, что значение в качестве члена каузального отношения в модели «стимул-реакция» рассматривается как способность воздействовать на адресата и вызывать психологический отклик. Ч. Стивенсон выделяет понятия «родовое значение» и «эмотивное значение», причем последнее изучается в качестве частного вида предрасположения, уточняя, что «эмотивное значение – это такое значение, при котором реакцией (с точки зрения слушающего) или стимулом (с точки зрения говорящего) является определенная гамма эмоций» [Стивенсон 1985: 141]. Автор заключает, что «дескриптивное значение знака – это его предрасположенность вызывать психические процессы когнитивного характера, где “когнитивный” следует понимать как общий термин, объединяющий частные виды умственной деятельности, обозначаемые глаголами полагать, думать, предполагать, считать вероятным» [Там же, с. 142].

		Очевидно, что прагматический анализ не может концентрироваться только на анализе значения слова и высказывания. Прежде всего, он ориентирован на дискурс, который тесно связан с его продуцентом и получателем информации – реципиентом. Кроме того, размытость границ научных изысканий прагмалингвистики, ее очевидное и обоснованное тяготение к междисциплинарности полностью соответствует задачам, на решение которых направлено наше исследование. 

		Интенциональность как базовое понятие прагмалингвистики

		Понятия интенциональность и интенция неоднозначно определяются исследователями. Так, Дж. Серль, приверженец теории речевых актов, трактует интенциональность как направленность на объекты или положения дел в мире, уточняя, что «субъективные состояния соединяют меня с остальным миром, и общее имя этой связи есть интенциональность» [Серль 2004: 52]. Отмечается, что интенциональность не связана напрямую с намерением, причем намерение – это лишь один из многих видов интенциональности. 

	Интенциональные состояния обычно обладают структурой, аналогичной структуре речи. Общую структуру интенциональности Дж. Серль представляет следующей формой – S(p), где символ «S» обозначает тип психологического состояния, а «р» – пропозициональное содержание этого состояния, которое может соответствовать / не соответствовать реальности; условия соответствия реальности определяются психологической модальностью. Далее автор поясняет, что осуществление намерения зависит от его содержания, а также поведения человека, обладающего намерением. Пропозициональные интенциональные состояния имеют условия выполнимости, которые «…представлены различными направлениями соответствия или различными видами ответственности за них» [Там же, с. 53]. Автор отмечает, что в большинстве случаев действие интенциональных состояний актуализируется с помощью особенностей причинной связи, причем эта связь может быть встроена в их условия выполнения. Такие состояния называются причинно самореференциальными, к ним относятся: восприятие, воспоминание и пр.

	Значение, согласно взглядам Дж. Серля, имеет прямое отношение к интенциональному наложению одних условий реализации на другие условия. Он отмечает, что именно «говорящий создает форму интенциональности, намеренно налагая условия удовлетворения на нечто намеренно им созданное, например, на звуки его голоса или пометки на бумаге; он воспроизводит высказывание намеренно, и у этого высказывания есть дополнительное намерение, состоящее в том, что оно должно само иметь условия выполнения» [Там же, с. 77].

	Выделяются индивидуальная и коллективная интенциональность. Именно коллективная интенциональность направлена на создание институциональных фактов. Данный процесс происходит в соответствии с правилами – «X считает за Y в C». Автор полагает, что общественный институт дает возможность личности / группе передать объектам некие функции, которые выполняются благодаря коллективному признанию их статуса и статусным функциям. Кроме того, Дж. Серль уточняет, что «институциальная реальность создается в рамках институциональных систем, посредством которых деятель налагает какую-либо функцию на объект, и последний не может ее выполнять без некоего коллективного принятия данной функции или согласия с ней» [Там же, с. 78].

		Принимая во внимание приведенные выше факты, Дж. Серль заключает, что основная функция интенциональности ориентирована на то, чтобы задавать условия выполнения, предпосылками которых являются доинтенциональные и неинтенциональные способности. Замечание, на котором настаивает автор, состоит в разграничении терминов «интенциональность» и «интенсиональность», понимая под «интенциональностью» свойство сознания и языка, с помощью которого психические состояния и речевые акты указывают на объекты / положения вещей. Что же касается «интенсиональности», она определяется им в качестве свойства утверждения или другого вида высказывания, которое не соответствует определенным критериям экстенсиональности [Там же, с. 78].

Термин интенция введен в современную лингвистику последователями Дж. Остина с целью достижения более высокой точности в описании иллокуции и иллокутивной функции. По определению Г. П. Грайса, интенция представляет собой намерение говорящего сообщить нечто, передать в высказывании субъективное значение. Это субъективное значение сводится к понятию, выражаемому в контексте «А подразумевает нечто, говоря х»; интенции говорящих и успех их распознавания слушающими были соотнесены с господствующими в данном языковом сообществе «соглашениями» относительно значения тех или иных выражений. Условием же успеха распознавания интенции индивида А является его включенность в языковое сообщество [Грайс 1985: 220]. Дж. Серль разграничивает интенцию и Интенциональность (с прописной буквы), отмечая, что намерение сделать что-то является лишь одной из форм Интенциональности наряду с верой, надеждой, страхом, желанием и т.п. Это разграничение Дж. Серль реализует в своей классификации иллокутивных актов, учитывая то, что ряд глаголов не только обозначает речевой акт, но и называет коммуникативную интенцию говорящего.

	Нельзя не согласиться с утверждением И. М. Кобозевой, что интенциональность, как и другие вопросы сознания, имеет прямое отношение к прагмалингвистике. Среди аспектов исследования интенциональности в лингвистической прагматике выделяются: 1) полное и точное описание лексического значения терминов национальных «интенциональных языков», национально-специфических вариантов «наивной», или «народной психологии», а также выявление универсальных компонентов этих значений как терминов того метаязыка, средствами которого можно адекватно отразить те самые qualia – субъективно переживаемые качественные отличия одного интенционального состояния от другого; 2) выявление типов языковых единиц и конструкций, в семантике которых имплицитно присутствует информация об интенциональном состоянии говорящего и описание этой информации в терминах национального и / или универсального интенционального метаязыка; 3) построение модели приписывания говорящему определенных интенциональных состояний на базе того, что и как он говорит, которое составляет интегральную часть понимания речевого смысла высказывания [Кобозева 2003: 27]. Отмечается, что предикаты пропозициональной установки и образованные от них абстрактные существительные являются естественно-языковыми средствами обозначения интенциональных состояний. В значении слов естественных языков, обозначающих соответствующие явления внутреннего мира, зафиксированы результаты интроспекции многих поколений людей – «народная психология», доказавшая свою адекватность уже тем, что использование этих слов обеспечивает приемлемый уровень взаимопонимания между людьми [Там же, с. 27]. Анализ предикатов мнения, знания, убеждения, воли, желания, эмоционального состояния и пр. позволил продвинуться в понимании ряда вопросов интенциональной природы языка. Так, исследования Н. Д. Арутюновой выявили, что интенциональное состояние включает ряд подмножеств, а именно сенсорного, ментального, эмотивного, волитивного модусных планов [Арутюнова 1999: 411]. Многие интенциональные состояния обладают сложной структурой, состоящей из более элементарных. Данный вывод был сделан на примере анализа интенционального состояния, являющегося денотатом глагола «бояться», которое представляет собой сочетание ментального интенционального состояния и эмотивного интенционального состояния [Зализняк 2006: 75]. 

Кроме того, элементарные интенциональные состояния имеют не одинаковую степень выделенности [Кобозева, Лауфер 1994: 64]. Значение предиката пропозициональной установки естественных языков, даже таких семантически простых, например, думать или хотеть, не элементарно, ни одно из таких значений не может претендовать на роль универсального семантического примитива в силу уникальности их связей с другими значениями в языке и культуре. Как следствие этого, точным отражением простейших интенциональных состояний в языке являются выявляемые методом семантического анализа элементарные смыслы, никогда не материализуемые в словах естественных языков, – «семантические кварки» [Апресян 1995: 478]. Выводы В. Ю. Апресян поддерживаются семантическим анализом слов, имеющих точные эквиваленты в различных языках и обозначающих общечеловеческие интенциональные состояния на примере русской эмотивной лексики (Л. Н. Иорданская); а также анализом слов, у которых отсутствуют точные лексические значения в других языках (А. Вежбицкая). В значениях семантически простых, базовых слов «интенционального словаря» конкретных языков эти «кварки», по мнению И. М. Кобозевой, обретают национально-специфическую форму, и уже в этом модифицированном виде входят в качестве семантических компонентов в значение многих полнозначных и служебных слов, не относящихся непосредственно к интенциональной сфере [Кобозева 2003: 35]. 

Интересна и следующая парадигма – интенциональность-неинтенциональность. Интенциональности, по мнению А. В. Бондарко, противостоит неинтенциональность. Данное свойство характеризует функции, которые не участвуют в реализации намерений говорящего и не являются актуальными элементами смысла высказывания, хотя и включаются в механизм его порождения в силу внутриязыковых правил. Примером неинтенциональной функции, согласно автору, может служить выражение отнесенности действия к лицу мужского или женского пола. Так, «…употребление форм мужского или женского рода, указывающих на пол лица-субъекта, обусловлено в таких случаях не намерением говорящего выразить это отношение, а грамматической облигаторностью (ср. высказывания с формами настоящего времени типа: «Об этом я пишу...», где отношение к полу не выражено). Иными словами, говорящий употребляет глагольные формы с показателями рода не потому, что он хочет передать смысл «субъект действия – лицо мужского (женского) пола», а потому, что он не может не выразить отношение к полу, связанное с облигаторностью категории рода в данном классе форм» [Бондарко 1994: 29].

	Однако мы полагаем, что неинтенциональная функция, основанная на соотнесенности действия к лицу определенного пола, не является универсальной из-за отсутствия таковых внутриязыковых правил в ряде языков. Данную позицию можно проиллюстрировать на примерах нашего рекламного корпуса. Так, адресантом высказывания в англоязычной коммерческой рекламе “Birkbeck University of London” (“I wouldn’t have got my current job without this degree – not without Birkbeck” – «Я бы не получил(а) моей работы без этой квалификации…») и социальной рекламе “Keep a Child Alive” (“I am American. Help us stop the dying. Pay for lifesaving aids drugs that can keep a child, a mother, a father, a family alive» – «Я – американец (американка)…») может подразумеваться лицо любого пола в зависимости от целевой аудитории и прагматических целей высказывания.

При этом интенциональность в предлагаемой интерпретации включает два аспекта: 1) аспект смысловой информативности (актуальности): способность данной функции быть элементом выражаемого смысла; 2) собственно интенциональный аспект: связь целенаправленной деятельности говорящего с условиями коммуникации. Указанные аспекты тесно связаны друг с другом, поскольку смысловая информативность данного грамматического значения является необходимым условием его использования в речи (при взаимодействии системного значения грамматической формы с элементами внутриязыковой и внеязыковой среды) для реализации намерений говорящего [Там же, с. 32].

	Один из наиболее сложных вопросов в прагмалингвистике, по нашему мнению, – это критерии определения интенциональности, а также способы ее актуализации. «В какой-то мере могут быть использованы упомянутые выше контрасты времен, видов и т.п., а также поправки, вносимые говорящим в процессе речи, реплики слушающего, свидетельствующие о выделении отдельных форм с их семантическими функциями» [Там же, с. 41]. Рассмотрение грамматической семантики в ее отношении к смыслу высказывания тесно связано с а) значением и функцией, а также б) их соотношением. Речь идет об «интенциональных потенциях» языковой системы, присутствующих в самом грамматическом значении как элементе категориальной системы. Интенциональность по отношению к грамматическим категориям слова, имея в виду связь семантических функций грамматических форм с намерениями говорящего, с коммуникативными целями речемыслительной деятельности, может быть одним из актуальных элементов речевого смысла [Там же, с. 41]. 

	Кроме того, интенциональность представляется как понятийная антропологическая категория, в которой семантика намерения представлена разнопорядковыми языковыми единицами: а) лексическими (глаголы, обозначающие решение выполнить действие; глаголы, обозначающие предварительную подготовку к осуществлению действия; глаголы желания совершить действие; глаголы попытки [Казыдуб 1991: 60]); б) морфологическими (глагольные формы c импликацией намерения – “to be going + Infinitive / to be willing + to + Infinitive / to be + Ving”; категориальные формы Present Indefinite с импликацией намерения; категориальные формы Future Indefinite с импликацией намерения); в) синтаксическими (инфинитивные конструкции со значением намерения – “to + Infinitive / in order + to Infinitive / for + Object + to + Infinitive / so as (so's) + to Infinitive / as if (as though) + to Infinitive”; придаточные предложения обстоятельства цели – “so that + clause / in order that + clause / lest + clause / so as(so's) + clause / so + clause”; предложно-именные сочетания с импликацией намерения – “for + Gerund (for the sake of / for the purpose of + Gerund) / to, for + noun (for the sake of + noun”) [Заюкова 2003: 94–96].

Мы разделяем точку зрения ряда авторов в том, что глагольные формы обладают различными интенциональными коннотациями. Это дает возможность выделить следующие группы глаголов, обозначающие: 1) интенцию или намерение осуществить действие (intend, mean, propose, etc.); 2) сформированное решение осуществить действие (decide, resolve, determine, rule, etc.); 3) предварительную подготовку к осуществлению действия (arrange, plan, plot, prepare, etc.); 4) желание совершить действие (desire, want, yearn, wish, etc.); 5) попытку совершить действие (attempt, endeavour, try, essay, etc.) [Заюкаева 2005: 19]. 

Cчитаем, что тенденция к рассмотрению интенциональности в качестве центрального базового понятия имеет особое значение в рамках исследования дискурса с применением методики интент-анализа для выявления интенциональной направленности текста, что предполагает анализ персональных дескрипторов продуцента сообщения.





Речевой акт как элементарная единица коммуникации 

Речевой акт рассматривается в лингвистических концепциях зарубежных и отечественных авторов, среди которых следует упомянуть имена исследователей, которые внесли значительный вклад в развитие и интерпретацию положений теории речевых актов, классификацию речевых актов, постулатов речевого поведения – Ю. Д. Апресян (1986), Н. Д. Арутюнова (1985), В. В. Богданов (1996), В. З. Демьянков (1986), В. А. Звегинцев (1976), Е. В. Падучева (1986), О. Г. Почепцов (1986), И. П. Сусов (2006), Н. И. Формановская (2008), J. Austin (1962), T. A. Dijk (1997), L. Farmini (1981), S. Fish (1976), J. Habermas (1983), M. Halliday (1970), Vanderveken (1980), D. Wunderlich (1980), J. Searle (1976), J. Sadock (1975) и другие.

Речевой акт, по определению Дж. Остина, основоположника теории речевых актов, – это минимальная единица речевой деятельности [Austin 1962]. Данное определение постоянно уточняется. Речевой акт анализируется как минимальная основная единица речевого общения, в которой реализуется одна коммуникативная цель говорящего и оказывается воздействие на адресата [Арутюнова 1990: 412–414]; РА – элементарная единица речи, последовательность языковых выражений, произнесенная одним говорящим [Habermas 1983: 332]; РА – это заключительный акт в серии других действий; различной бывает степень, в какой речевой акт универсален [Davison 1975: 143]; РА – выбор одной из многочисленных переплетающихся между собой альтернатив, образующих «семантический потенциал» языка [Halliday 1970: 142]. 

Лингвистические характеристики речевого акта достаточно обширны: 

– речевой акт может быть крупнее предложения (высказывания), либо меньше (например, составная часть предложения) [Morgan 1975: 436; Сусов 1984: 10]. Определение границ речевого акта остается не до конца решенным научным вопросом. Кроме того, высказывание может состоять из нескольких речевых актов. Например: “I apologize for what I have done and I promise you not to do it again” – включает акт извинения и обещания; второе высказывание “If you do not want to take off your hat, leave this house” – директивный речевой акт, который релевантен при определенном условии [Vanderveken 1980: 248]. Реализация нескольких речевых актов в сложном предложении определяется как сложный речевой акт [Wunderlich 1980; Карабан 1989], который может быть комплексным, композитным, составным [Карабан 1989: 79–80];

– универсальные свойства речевого акта противопоставлены тем, которые специфичны для конкретного языка: перлокуции всегда универсальны, а иллокуции бывают и универсальными, и специфическими [Zwicky, Sadock 1975: 25]; 

	– речевой акт связывает между собой вербальное и невербальное поведение [Wright 1975: 381];

 – речевой акт, рассматриваемый как поверхностная структура предложения, не есть производная от скрытых структур, а непосредственная реальность речи [Isenberg 1976: 77];

– понимание предложения зависит от установления цели речевого акта; соответственно выявление иллокутивной силы предложения входит в описание языка [Power 1979: 3];

– понимание предложения, в котором реализуется речевой акт, связано с процессом дедуктивного вывода в обыденном мышлении, что по-новому ставит вопрос о соотнесенности грамматики (и норм) языка, с одной стороны, и мышления – с другой [Bierwisch 1979: 62–63];

– речевой акт позволяет разграничить текст и подтекст [Звегинцев 1976: 298];

– речевой акт связан с понятием «фрейма» (рамки); задачей речевого акта является воздействие на мысли адресата, когда он интерпретирует высказывание говорящего [Dijk 1981: 220–249];

– речевой акт включает в грамматическое описание прагматические понятия контекста и роли говорящего и адресата, лежащие в рамках конвенций и норм конкретного общества [Lang, Steinitz 1978: 78];

– речевой акт соединяет предложение с высказыванием [Martin 1983: 226];

– речевой акт – это и коммуницирование (передача информации), и нечто, вовлекающее в себя динамику интеллекта и эмоций: то или иное высказывание с его выбором слов и расстановкой акцентов может привести к переоценке ценностной системы говорящих, что отразить прямо в терминах РА не всегда возможно [Farmini 1981: 50–54]. 

Многие исследования РА указывают на необходимость принимать во внимание не только намерение и мнение говорящего, но и природу речевого общения, главным образом зависящую от взаимоотношений и взаимодействия говорящего и слушающего [Richards, Schmidt 1983: 175].

	Отметим, что классификация Дж. Остина базируется на принципе коммуникативной целенаправленности (илокутивной силе высказывания), а именно интенциональности. Автором выделяются три уровня / аспекта анализа речевого акта: локутивный, иллокутивный и перлокутивный [Остин 1986: 32–35]. В теории речевых актов были выявлены отличительные признаки иллокутивного акта. Так, иллокутивный акт отличается от локутивного акта по такому признаку интенциональности, как обладание целью и намерением. Противопоставление иллокутивного и перлокутивного актов реализуется по признаку конвенциональности: по наличию определенных правил, действие в соответствии с которыми автоматически обеспечивает говорящему успешное осуществление данного иллокутивного акта [Там же, с. 27].

Большинство классификаций РА придерживаются иллокутивного или иллокутивно-перформативного принципа. Так, Дж. Оуэром представлена типология речевых актов, которая строится согласно дихотомическому принципу: ассертивы и неассертивы [Auwera 1980: 253].Таксономия типов речевых актов, предложенная У. Стайлзом, базируется на следующих принципах: источник опыта, структура референции, фокус. Следуя данным принципам, автор выделяет восемь «…интерсубъективных иллокутивных актов или способов вербальной реакции» [Stiles 1981: 227–228]. Кроме того, ряд лингвистов при составлении классификации типов речевых (иллокутивных) актов соотносит типы с психологическими состояниями [Leech 1983: 211–212; Wunderlich 1976: 73–74; Богданов 2007].

	Анализ указывает, что значимая часть известных классификаций построена на выделении из крупных классов речевых актов более мелких подклассов. [Ballmer, Brennenstuhl 1981: 118–125; Апресян 1986: 208]. Следует отметить и типологию речевых актов, представленную О. Г. Почепцовым. Автор определяет иллокутивные акты, которые реализованы в письменной речи, как отражение иллокутивных актов, реализованных в устной речи [Почепцов 1986: 48]. 

	В своем исследовании мы прибегаем к классификации иллокутивных актов в терминологии Дж. Серля и Д. Вандервекена: репрезентативы (ассертивы), директивы, комиссивы, экспрессивы и декларации. Так, цель класса репрезентативов заключается в том, чтобы зафиксировать ответственность говорящего за сообщение о некотором положении дел, за истинность выражаемого суждения; б) иллокутивная направленность директивов состоит в том, что они представляют собой попытки со стороны говорящего добиться того, чтобы слушающий совершил действие; в) «ключевое свойство комиссивов – обязывать говорящего к определенной линии поведения» [Остин 1985: 124]. Иллокутивная цель экспрессивов заключается в том, чтобы выразить психологическое состояние, задаваемое условием искренности относительно положения вещей, определенного в рамках пропозиционального содержания; определяющим свойством деклараций является то, что осуществление акта устанавливает соответствие между пропозициональным содержанием и реальностью [Серль 1985: 181–185].

	Считаем целесообразным прибегнуть к некоторым дополнениям из других научных концепций для расширения терминологического аппарата, что определяется целями и задачами нашей работы (Схема № 1, с. 42): 

	а) РА вокатив – оклик, призыв, обращение – выполняет контактоустанавливающую функцию и служит распределению коммуникативных ролей; б) РА ретрактив: взятие назад обещания; в) РА менасивы: угроза; г) РА директив: инъюнктив (приказ), реквестив (просьба); д) РА рогатив / эротетив: вопрос; е) РА ассертив / репрезентатив: констатив (известная информация), аффирматив (неизвестная информация); ж) косвенный РА.

	Схема № 1

	Классификация типов речевых актов

	

	

	Разделяем точку зрения некоторых исследователей о применении к выделяемым Дж. Серлем классам РА полевого подхода, обозначив данное поле как функционально-прагматическое поле (ФПП) интенциональности. ФПП интенциональности можно представить в виде двух пересекающихся полей – констатации и директивности. Первое ФПП определяется как моноцентрическое с ассертивами в качестве ядра, во втором – центральные и периферийные позиции классов и подклассов не являются столь очевидными. Полю.......................