Аллюзии на басни И.А. Крылова в романе «Обыкновенная история» И.А. Гончарова

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ МОСКОВСКОЙ ОБЛАСТИ
Государственное образовательное учреждение высшего образования Московской области
МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ОБЛАСТНОЙ УНИВЕРСИТЕТ

(МГОУ)

ИСТОРИКО-ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ (ИФИ)

факультет русской филологии

кафедра русской классической литературы







Курсовая работа
по дисциплине «История русской литературы XI–XIX века»
на тему: «ЛИТЕРАТУРНЫЕ АЛЛЮЗИИ В РОМАНЕ И.А. ГОНЧАРОВА «ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ»





Выполнила:
студентка III курса, группы 02.ФОБ.15.ОФ.1
очной формы обучения
направления подготовки 45.03.01
«Филология»,
профиля подготовки «Отечественная филология»
Иванова Евгения Юрьевна






Проверил:
к.филол., старший преподаватель
кафедры русской классической литературы
Поташова К.А.
___________________________
«____» ________________ 2017 г.



Регистрационный №______________

дата регистрации____________



Москва
 2017

Содержание:

Введение………………………………………………………………………….3

Глава 1. «Обыкновенная история» как диалогичный роман…………………7

     1.1. Образы провинции и Петербурга в романе «Обыкновенная история»…………………………………………………………………………..9

Глава 2. Особенности интертекстуальной поэтики в романе И.А. Гончарова «Обыкновенная история»……………………………………………………….19

2.1. Аллюзии на басни И.А. Крылова в романе «Обыкновенная история»       И.А. Гончарова…………………………………………………………………..30

     2.2. Аллюзии на пушкинский текст в романе «Обыкновенная история»………………………………………………………………………….32

Заключение……………………………………………………………………….37

Список литературы………………………………………………………………39





































ВВЕДЕНИЕ

В последнее время лингвистов и литературоведов привлекают приметные формальные признаки высказывания, которые сообщают нечто дополнительное к его основному содержанию, а также такие признаки, которые выявляются путем более глубокого анализа.

В этом смысле определенный интерес представляют собой исследования такого стилистического приема как аллюзия, который дает дополнительную информацию только в том случае, если были тщательно исследованы цели, задачи использования данного приема, его структура, а также форма, которую тот или иной автор придает аллюзии.

Актуальность исследования. В отечественном литературоведении очень мало исследований посвящено изучению романа И.А.Гончарова «Обыкновенная история». Роман «Обыкновенная история» (1847) рассматривается подчас лишь как подступ к более сложным и многоплановым последующим двум. Но если же взглянуть на «Обыкновенную историю» как на завязь, из которой развилась вся романистика, как сгусток творческой энергии, что придал импульс всему творчеству Гончарова, то именно этот роман требует самого пристального рассмотрения. 

В «Обыкновенной истории» уже проявились все предпочтения Гончарова в выборе всех других элементов романа, при этом предпочтения столь определенные, что хотя они и претерпели в дальнейшем изменения, но не в той степени, чтоб изменилось само существо сделанного выбора. Одновременно в первом романе уже дала о себе знать не только свобода творческого выбора, но и его «несвобода», сказалась зависимость от авторитетов в искусстве. Отсюда множество явных и скрытых аллюзий в романе, которое требует пристального внимания исследователей. Но очень мало написано научно-исследовательских работ по функциям и употреблениям аллюзий в романе Гончарова «Обыкновенная история». А ведь аллюзия выступает в качестве общепризнанного средства повышения интертекстуальности произведения, создания его смыслового, эмоционально-эстетического потенциала. В результате функционирования стилистического приема аллюзии у читателей создаются зрительно и чувственно ощутимые образы, которыми облекается предметно-логическое содержание.

Новизна исследования заключается в том, что изучение романа не включало ранее в себя конкретно поиск литературных заимствований, влияющих как на характеры действующих героев, испытывающих влияние западной и отечественной культуры, так и на построение романа в общем.

Значимость исследования заключается в том, что имеющиеся на сегодняшний день попытки построения теории аллюзии выявляют сложность и многогранность изучаемого понятия, показывают центральное место проблематики, связанной с разработкой этого вопроса в таких лингвистических дисциплинах, как теория имени собственного, теория референции, стилистика, поэтика, риторика, лингвострановедение, переводоведение. Среди ученых нет единой точки зрения по проблеме идентификации аллюзии, выделения функциональных признаков и той роли, которая ей отводится в художественном произведении. Аллюзия, как отмечают многие лингвисты, служит центральным механизмом построения вертикального контекста (О.С.Ахманова, И.В.Гюббенет, Л.А.Машкова, И.В.Арнольд), на основе которого выстраиваются импликация и подтекст (термины И.В.Арнольд). Поэтому изучение данной проблемы необходимо для дальнейшего развития лингвистики и литературоведения.

Объектом исследования выступает роман «Обыкновенная история» И.А. Гончарова и интертекстуальные элементы, повлиявшие на внутреннюю и смысловую организацию романа, предметом – литературные аллюзии, реминисценции и цитаты, раскрывающие характеры действующих героев. Целью исследования является определение роли цитат, аллюзий и реминисценций как элементов сюжетной структуры романа И.А. Гончарова «Обыкновенная история». Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:

1. Определить роль цитат в романе И.А. Гончарова «Обыкновенная история»

2. Определить функции реминисценции и аллюзии в создании художественного мира романа «Обыкновенная история»

3. Выявить черты диалогизма в реминисцентной поэтике И.А. Гончарова

Отсюда формируется ряд методов, необходимых для исследования: компаративный (сопоставительный), культурно-исторический метод, социологический метод, как разновидность культурно-исторического; интертекстуальный метод, как разновидность герменевтического метода в литературоведении. 

Выбранная проблема исследована мало, полученные сведения разрознены, не систематизированы. Определение черт, необходимых и достаточных для функционирования аллюзии в закрепленных за ней стилистических функциях, предполагает отграничение аллюзии от других стилистических приемов и выяснения ее места в системе выразительных средств.

В современной лингвистике исследованием интертекстуальных включений, в частности аллюзий, занимались Н.Арутюнова, Т.Литвиненко, З.Минц, В.Москвин, A.Никитина, М.Тухарели, Н.Фатеева, В.Чернявская. Во внимание также берутся общетеоретические и специальные труды отечественных и зарубежных лингвистов в области когнитивистики (Н.Д.Арутюновой, А.Вежбицкой, Ч.Филлмора). Для отличия аллюзии от других стилистических средств использовались положения фразеологии, стилистики (А. С. Евсеев, Р.А.Будагов, Ю.Д.Апресян, И.В.Арнольд). Кроме того, проблему возникновения аллюзий рассматривали отечественные и зарубежные лингвисты, в центре которых выступает проблема взаимодействия языка, культуры и мышления (В. фон Гумбольдта, Э. Сепира и др.)

Сейчас изучением аллюзии заняты такие русские и зарубежные исследователи и лингвисты, как Р.А.Брауэр (аллюзия в поэзии А.Попа), К.Перри (аллюзия в свете теории речевых актов), У.Торнтон (аллюзия в "Улиссе" Дж.Джойса), Дж.Т.Локранц (аллюзия в произведениях В.Набокова), М.Д.Тухарели (роль аллюзии в системе формы и содержания литературного произведения), А.Г.Мамаева (аллюзия как стилистический прием), Л.А.Машкова (аллюзия в свете филологического комментария в целом), В.С.Чулкова и Т.Зилка (изучение аллюзии в рамках лингвистики текста), И.В.Арнольд, И.С.Христенко и В.П.Москвин (разработка критериев понятия аллюзии).































ГЛАВА 1. «ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ» КАК ДИАЛОГИЧНЫЙ РОМАН

Как известно, понятия «диалог» и «монолог» в литературе связаны не только с художественно-речевыми формами, но и с особенностями мышления авторов и изображаемых ими героев. Как писал М. М. Бахтин, «диалогические отношения гораздо шире диалогической речи в узком смысле. И между глубоко монологичными речевыми произведениями всегда наличествуют диалогические отношения». Известно, что «диалогичность имеет место там, где высказывания являются звеньями живого и плодотворного общения людей и обогащают их духовный опыт».

Своеобразие художественного образа в прозе заключается в его диалогичности, прозаический художественный образ – это, с точки зрения Бахтина, прежде всего «диалогизованный» образ. Этот образ создается как через высказывание автора о предмете, так и через преломление предмета в чужом слове и предвосхищение ответного слова о нем через использование «прямого», «объектного» и «двуголосого» прозаического слова с их подтипами. 

Первый роман писателя «Обыкновенная история» отличается внешней и внутренней диалогичностью. Основной принцип этого романа связан со столкновением разных точек зрения, идей, образов. В нем автор как бы заново открывает трагическую правду о «двух мирах» России, некогда открытую автором «Онегина» в сфере духовной культуры. Так, в романе противопоставляются мир деревни, провинции и мир большого города, делового Петербурга. И все это отражается в речевой структуре романа, в котором речь героев и самого повествователя получают разное стилистическую реализацию. Это восторженная, поэтическая речь Адуева-младшего и конкретная, деловая, но не лишенная образности речь дядюшки.

Общая же тональность речи повествователя получает здесь то романтическую, то ироническую окраску. Гончаров умеет подмечать и воспроизводить в будничном прекрасное и возвышенное, комическое и пошлое. Иногда его пафос принимает характер исповеди, как, например, в раздумье повествователя о настроениях провинциала в Петербурге: «Тяжелы первые впечатления провинциала в Петербурге. Ему дико, грустно; его никто не замечает; он потерялся здесь...» 

В романе, как известно, противостоят друг другу Александр Адуев и его дядя Петр Иванович. 	Это связано с противопоставлением романтического и реалистического рассуждений, противопоставлением чувства и разума и в то же время все эти элементы поэтики слиты воедино и переплетаются между собой. Поэтом-романтиком является в произведении ни один Александр, и его дядюшка не лишен дара слова и знает наизусть ни одного Пушкина. Идеальное мироощущение Адуева-младшего, как известно, последовательно развенчиваются в романе. Возвышенные чувства любви и дружбы, проповедуемые племянником, методично разрушаются у героя и заменяются холодным чувством расчета, близкого к мировосприятию дяди.















1.1. ОБРАЗЫ ПРОВИНЦИИ И ПЕТЕРБУРГА В РОМАНЕ «ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ»

В процессе становления русской реалистической литературы XIX века особое место принадлежит «натуральной школе», объединившей молодых писателей «гоголевского» направления. В рамках натуральной школы начали свой творческий путь будущие деятели русской литературы второй половины XIX века – И.А. Гончаров и Н.А. Некрасов, И.С. Тургенев и Ф.М. Достоевский, А.И. Герцен и А.Н. Островский. Сам термин «натуральная школа», как известно, впервые употребил Ф. Булгарин, когда пытался опорочить реалистическую литературу, обвинив ее в пристрастии к натурализму, изображению только грязных и темных сторон жизни. 

Белинский подхватил этот термин в своих литературно-критических статьях, придав ему другое эстетическое значение. Ведущее место в творчестве писателей «натуральной школы», как известно, занимали прозаические жанры - очерк, повесть, роман. Натуральная школа во главе с Белинским провозгласила основным творческим принципом стремление к максимально правдивому изображению действительности. 

В творчестве писателей этого направления усиливается интерес к социальным вопросам современности. Рассказы, повести, очерки 1840-х гг. изображали быт и нравы петербургских бедняков, мелких чиновников, городских низов, вопрос о «маленьком человеке» закономерно перерастал в проблему социального неравенства. Особую популярность среди прозаических жанров приобрел так называемый «физиологический очерк». Он ставил своей целью дать предельно точное изображение социальных типов – аналитически раскрыть «физиологию» помещика, крестьянина, чиновника. 

Писатели физиологического очерка стремились показать социальную анатомию современного общественного устройства. Герой в этом очерке выступает как предельное воплощение того или иного сословия, как продукт социальной среды; в образе преобладает типическое начало, а индивидуальные черты личности не всегда четко представлены. 

Однако постепенно физиологический очерк в творчестве писателей натуральной школы вытесняется более перспективными эпическими формами – рассказом, повестью, романом. Появляются «Бедные люди» и «Двойник» Достоевского, «Кто виноват?» и «Сорока-воровка» Герцена, «Обыкновенная история» Гончарова, рассказы Тургенева. Жанры повести и романа позволяют писателям преодолеть известную ограниченность очеркового подхода к действительности.

В «Обыкновенной истории» мы видим мастерское изображение двух мировоззрений, их столкновение и синтез, которые прослеживаются во всех элементах художественного целого. Образ деревни как идиллического мира противостоит в сознании юного и амбициозного Александра Адуева прагматичному Петербургу Петра Ивановича. И в то же время проза жизни присутствует и в деревне, опошляя высокие идеалы, а в городе есть своя красота и поэзия. Автор не придерживается ни одной из этих противоположных точек зрения, его позиция видится в соединении динамики и статики жизни, городского действия и деревенской праздности, прагматики и мечтательности. 

Только прибыв в столицу, герой – Александр Адуев - обнаруживает враждебность Петербурга, того мира, в котором он оказался. Ему всё непривычно, непонятно. Почему люди не смотрят друг на друга при встрече на улице, а если и смотрят, то точно звери. Нежданного гостя не обласкают, не накормят, а постараются выпроводить. И присутственные места не отличишь от простых домов – так говорит в Адуеве провинциальная гордость. Но вот Александр видит Адмиралтейскую площадь: «Александр добрался до Адмиралтейской площади и остолбенел. Он с час простоял перед Медным Всадником, но не с горьким упреком в душе, как бедный Евгений, а с восторженной думой. Взглянул на Неву, окружающие ее здания – и глаза его засверкали. Он вдруг застыдился своего пристрастия к тряским мостам, палисадникам, разрушенным заборам. Ему стало весело и легко. И суматоха, и толпа – все в глазах его получило другое значение. Замелькали опять надежды, подавленные на время грустным впечатлением; новая жизнь отверзала ему объятия и манила к чему-то неизвестному. Сердце его сильно билось. Он мечтал о благородном труде, о высоких стремлениях и преважно выступал по Невскому проспекту, считая себя гражданином нового мира…». Здесь очевидно сравнение с поэмой Пушкина «Медный всадник», но если романтическое описание чувств Евгения звучит органично, то «мечтания» Александра кажутся смешными. Другой Петербург показан нам глазами влюбленного героя: «Наступала ночь... нет, какая ночь! разве летом в Петербурге бывают ночи? это не ночь, а... тут надо бы выдумать другое название — так, полусвет... Всё тихо кругом. Нева точно спала; изредка, будто впросонках, она плеснет легонько волной в берег и замолчит. Нева неподвижна, как спящий человек, который при легком шуме откроет на минуту глаза и тотчас снова закроет; и сон пуще сомкнет его отяжелевшие веки. Потом со стороны моста послышится как будто отдаленный гром, а вслед за тем лай сторожевой собаки с ближайшей тони, и опять всё тихо. Деревья образовали темный свод и чуть-чуть, без шума, качали ветвями. На дачах по берегам мелькали огоньки».

В этой цитате прослеживается описательность романтической поэзии Жуковского, Пушкина, Батюшкова. Красота и лиричность в описание города нераздельна с чувствами героя и создается под их влиянием. Но любовь прошла, амбициозные мечты стать уважаемым чиновником и известным поэтом не воплотились. Александр разбит, разочарован и едет домой, в деревню, и мнение о Петербурге, как и описание города вновь меняется: «Прощай, — говорил он, покачивая головой и хватаясь за свои жиденькие волосы, — прощай, город поддельных волос, вставных зубов, ваточных подражаний природе, круглых шляп, город учтивой спеси, искусственных чувств, безжизненной суматохи! Прощай, великолепная гробница глубоких, сильных, нежных и теплых движений души. Я здесь восемь лет стоял лицом к лицу с современной жизнью, но спиною к природе, и она отвернулась от меня: я утратил жизненные силы и состарился в двадцать девять лет; а было время... 

Где я страдал, где я любил, 

Где сердце я похоронил. 

К вам простираю объятия, широкие поля, к вам, благодатные веси и пажити моей родины: примите меня в свое лоно, да оживу и воскресну душой!». 

Город предстает мрачным, угнетающим, но в то же время в этом монологе героя ясно читается ирония автора по отношению к поступкам и поведению Адуева, который действительно смешно выглядит в своих претензиях к городу и миру, где сам не сумел прижиться. Автор показывает Петербург и как «омут», гробницу, грязный, холодный город, но он же и прекрасен, способен рождать в душах людей восторг своим величием. Как и все в романе, образ северной столицы неоднозначен. Образ города не самостоятелен, он помогает отразить через себя состояние и мысли героя, его душевные волнения. 

Описание города содержит в себе отсылки к топосам созданным Гоголем и Пушкиным, но служат они творческому замыслу Гончарова. Петербург в «Обыкновенной истории» – это выражение «нового порядка», дела, жажды преуспеть, расчета. Местом деятельности Александра Адуева оказывается департамент, чей бюрократический мир Александр не принимает как достойный того, чтобы посвятить ему жизнь. Для него это «грязь земная», он стремится доказать свою абсолютную независимость от «низкой действительности». 

С первых строк автор показывает нам кратко, но при этом очень точно деревенскую жизнь Грачей. Деревня – это маленькая вселенная со своими законами и правилами, а точнее обрядами и ритуалами. Еда, сон и прочие физические блага являются значимой частью жизни. Описание сборов барина – Александра Адуева - в день его отъезда дано Гончаровым несколько иронично, но без злобы или негодования: «Все в доме поднялись с рассветом, начиная с хозяйки до цепной собаки Барбоса». Приезжает и Антон Иваныч: «Кто не знает Антона Иваныча? Это вечный жид. Он существовал всегда и всюду, с самых древнейших времен, и не переводился никогда. Он присутствовал и на греческих и на римских пирах, ел, конечно, и упитанного тельца, закланного счастливым отцом по случаю возвращения блудного сына». Это совершенно чужой всем человек, но получает приют в каждом доме, никому ничем не может помочь, но его отсутствие всеми будет замечено». 

Популярный образ вечного жида, как пародия на романтического героя-странника. Перемещения Антона Ивановича в пределах одной деревни мало похожи на путешествие и цели его не благородны, а бессмысленны и бесцельны. Странник превращается в быту в обычного мошенника, отплачивающего за приют и пищу сплетнями, а не историями о невероятных приключениях. И даже в описании красот деревенской природы автор не упускает момента вызвать улыбку читателя необычным соотношением: «…погляди-ка, - говорила она [Анна Павловна], - какой красотой бог одел поля наши! Вон с тех полей одной ржи до пятисот четвертей сберем; а вон и пшеничка есть, и гречиха; только гречиха нынче не то, что прошлый год: кажется, плоха будет. А лес-то, лес-то как разросся!». 

Цель жизни в деревни проста, это жизнь в своё удовольствие и на радость окружающим. Главная ценность – семья, наипервейшие заботы – еда, сон и прочие физические удовольствия. Всё вокруг в этом маленьком мирке кажется своим, близким и родным, поэтому никто не отталкивает явного приживалу – Антона Иваныча. Пройдя по улице, нельзя не встретить знакомого и не заговорить с ним. Весь окружающий далекий мир воспринимается как враждебный, потому-то и не хочет мать Анна Павловна отпускать сына в Петербург, в «омут». 

Автор посмеивается над деревенским укладом жизни, но не может отрицать его самодостаточности и завершенности. Все происходящее в деревне органично и логично в глазах её обитателей, но глупо и бессмысленно в глазах городских – петербуржцев Александра, особенно на последних страницах романа, и его дядюшки. Они не приемлют деревенское благородное безделье, душевные искренние излияния, пустые разговоры. Им нужно «дело делать», а жизнь в деревне скучна и бездейственна. Александр возвращается в родовое гнездо, разочарованный в людях, в любви, в себе, лишенный всяких желаний, исхудавший и полысевший: 

«Прошло два-три месяца. Мало-помалу уединение, тишина, домашняя жизнь и все сопряженные с нею материальные блага помогли Александру войти в тело. А лень, беззаботность и отсутствие всякого нравственного потрясения водворили в душе его мир, которого Александр напрасно искал в Петербурге. Там, бежавши от мира идей, искусств, заключенный в каменных стенах, он хотел заснуть сном крота, но его беспрестанно пробуждали волнения зависти и бессильные желания». 

Жизнь в деревне после неудач в Петербурге кажется Александру Адуеву раем. Дома его все, как и прежде, холят и лелеют, здесь он самый умный, самый уважаемый. Ничто не мешает ему заниматься самим собой, не надо прилагать никаких усилий. Александр просто наслаждается воспоминаниями своей прошлой жизни, которая была у него ещё до Петербурга:

 «Боже мой! как здесь хорошо! – говорил он под влиянием этих кротких впечатлений, – вдали от суеты, от этой мелочной жизни, от того муравейника, где люди …

в кучах, за оградой, 

Не дышат утренней прохладой, 

Ни вешним запахом лугов. 

«Как устаешь там жить и как отдыхаешь душой здесь, в этой простой, несложной, немудреной жизни! Сердце обновляется, грудь дышит свободнее, а ум не терзается мучительными думами и нескончаемым разбором  тяжебных дел с сердцем: и то, и другое в ладу. Не над чем задумываться. Беззаботно, без тягостной мысли, с дремлющим сердцем и умом и с легким трепетом скользишь взглядом от рощи к пашне, от пашни к холму, и потом погружаешь его в бездонную синеву неба". 

Иногда он переходил к окну, выходившему на двор и на улицу в село. Там другая картина, картина теньеровская, полная хлопотливой, семейной жизни. Глядя на эту картину, Александр начал постигать поэзию серенького неба, сломанного забора, калитки, грязного пруда и трепака. Узкий щегольской фрак он заменил широким халатом домашней работы. И в каждом явлении этой мирной жизни, в каждом впечатлении и утра, и вечера, и трапезы, и отдыха присутствовало недремлющее око материнской любви». 

А жизнь в деревне не меняется, она течет по своему руслу непрерывно сменяющихся природных и возрастных циклов. Сонюшка, первая любовь Александра, вышла замуж, и у нее большая семья; Антон Иваныч все так же здравствует и не меняет своего образа жизни, и смерть иногда посещает этот безмятежный идиллический мир. Умирает мать Александра Федоровича, избавляя его от необходимости объяснения причины его отъезда в Петербург. Здесь выделены цитаты, принадлежащие перу А.С. Пушкина, который был кумиром Гончарова. 

Первая – «…где люди в кучах, за оградой» взята из поэмы «Цыганы». Герои этих двух произведений: Александр и Алеко – имеют один схожий момент в своих биографиях. Оба бегут от цивилизации и ищут покоя в природе, в деревне. При этом оба героя видят город как средоточие бед человека:

Цыганы шумною толпой
 По Бессарабии кочуют.

 С первых строк в поэме Пушкина мы видим устраивающихся на ночлег, кочующих цыган, народа, олицетворяющего собой дух свободы и жизнь «естественного» человека. Видим юную цыганку Земфиру, приведшую в табор гостя - Алеко, преследуемого законом и желающего "быть цыганом", и старика – отца Земфиры, который радушно принимает незнакомца. Так и Александр стремиться стать жителями Петербурга, его принимает дядя, пусть и не радушно. Представления героя «Обыкновенной истории» о жизни в городе не совпадают с реальностью, как и Алеко не может во всей полноте понять и принять вольную во всем жизнь цыган. Два лета живет Алеко счастливо в таборе, но все хорошее когда-то должно закончиться. Земфира разлюбила Алеко и не скрывает этого. Алеко страдает, старик пытается его утешить: 

Твое унынье безрассудно: 
Ты любишь горестно и трудно, 
А сердце женское шутя. 

Так и Александр страдает от того, что любимая его бросила, а Петр Иванович пытается его «утешить», раскрывая перед ним всю «анатомию» любви Александра и Наденьки со всей своей холодностью и прямотой, говоря что Наденька выбрала более привлекательного кавалера и винить ее за это нельзя. Сам Петр Иванович наверняка переживал подобную историю, но благоразумно молчит или забыл о ней, в отличие от отца Земфиры, который рассказывает Алеко историю своей любви и просит героя смириться, так как заставить любить вновь нельзя. 

Александр частично цитирует реплику Алеко, когда смотрит на деревню уже после возвращения из столицы: 

Там люди в кучах, за оградой, 
Не дышат утренней прохладой, 
Ни вешним запахом лугов; 
Любви стыдятся, мысли гонят, 
Торгуют волею своей, 
Главы пред идолами клонят
И просят денег да цепей. 

Если Алеко говорит о обществе, о его пороках, то Александр говорит о себе о том, что ему легче и свободнее живется простой «немудреной жизнью».

Романтическая поэма Пушкина разрушает руссоистские идеалы о «естественном» человеке. Жизнь Александра Адуева проходит подобно тому, что мы видим в «Цыганах». Это «изгнание из родных мест», и попытка найти счастливую жизнь – реализовать себя. Далее идет испытание любовью, которое не бесследно проходит для его идеалов. И вновь «изгнание». Но история Александра имеет богатый список любовных похождений и не заканчивается «изгнанием», а имеет «счастливое» продолжение. Александр, в отличие от Алеко, все-таки смиряется и принимает условия, диктуемые ему миром Петербурга, переосмысляет советы дядюшки и органично вписывается в петербургский мир. 

Другая цитата заимствована из «Евгения Онегина». В последней главе, когда Евгений путешествует, он быстро устает от экзотических мест и впадает в ностальгию по родному сельскому пейзажу. Измученный экзотикой Петербурга и не нашедший себе применения Александр тоже вновь ищет утешения в родных Грачах. И Теньер упоминается здесь не просто так. Это фламандский художник - бытописатель, на его картинах изображены сцены сельской жизни без прикрас, такими, какие они есть. Взглянув на теньеровские картины, можно увидеть простые образы: сельские дворы, домашних животных, прислугу. Сюжеты картин просты и незатейливы, как и сама деревенская жизнь, которую они отражают. 

Упомянутые отсылки к творчеству Пушкина и Теньера использованы Гончаровым для того, чтобы поддержать описываемый образ авторитетом художников-мастеров, но это не главное. Автор и на этот раз несерьезно относится к внутреннему монологу своего героя, который страдает от излишней патетичности речей. Всякая поэзия в устах Александра Адуева развенчивается автором, так как она не становиться фактом его внутренней жизни, не опирается на его личный духовный опыт.

















ГЛАВА 2. ОСОБЕННОСТИ ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОЙ ПОЭТИКИ В РОМАНЕ И.А. ГОНЧАРОВА «ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ»

Такие исследователи, как 3. Минц, Р. Тименчик, П.Х. Тороп, Ю.Левин, Д. Сегал доказали, что цитата и реминисценция не второстепенный элемент текста, а указание на какую-то существенную грань авторского замысла, принципиально важную для адекватного восприятия произведения и, шире, воспринимается как средство выражения авторской позиции. Возникновение новой методологии в литературоведении совпало с несколькими важнейшими открытиями в филологии, такими, как, например, идеи М. М. Бахтина о диалоге как универсальной категории культуры, и исследованиями ученых тартусско-московской школы, в первую очередь, Ю. М. Лотмана, с их структурно-семиотическим подходом к анализу текста.

Различие между реминисценцией и литературным заимствованием заключается в бессознательном характере реминисценции, помогающем реализовать конкретные художественные задачи. Реминисценция обнаруживается подготовленным и проницательным читателем (зрителем или слушателем) там, где автор использовал опыт предшественников. 

Выявление «чужих» текстов, «чужих» рассуждений в составе анализируемого произведения, определение их функций составляет интертекстуальный аспект его рассмотрения. Соотнесенность же одного текста с другими (в широком их понимании), определяющая его смысловую полноту и семантическую множественность, называется интертекстуальностью. Интертекстуальные элементы в составе художественного произведения разнообразны. 

К ним относятся: 
1) заглавия, отсылающие к другому произведению; 
2) цитаты (с атрибуцией и без атрибуции) в составе текста; 
3) аллюзии; 
4) реминисценции; 
5) эпиграфы; 
6) пересказ чужого текста, включенный в новое произведение; 
7) пародирование другого текста;
8) «точечные цитаты» — имена литературных персонажей других произведений или мифологических героев, включенные в текст; 
9) «обнажение» жанровой связи рассматриваемого произведения с текстом-предшественником и др. 

В исследовании внутренних закономерностей художественного творчества особое место занимает проблема отношений писателя с предшествующей литературной традицией. Одним из эффективных способов создания новых семантических звучаний художественного образа является реминисценция. Реминисценция, как известно, ориентирована на память и ассоциативное мышление литературы, писателя и читателя. Часто трудно установить грань между намеренной установкой автора на заимствование чужого образа или слова и бессознательной реминисценцией. Так или иначе, создание нового текста невозможно без обращения к традиции. Освоенный писателем чужой художественный опыт оказывает на его творчество различное влияние. 

Рассмотрим типологию реминисценций и характеристику основных видов цитирования. Дословное воспроизведение текста-источника, предлагаемое в виде выписок или кратких изречений, часто выделено графически или кавычками. Это цитаты в дневниках, публичных выступлениях, памфлетах, пародиях. К этому типу относятся и эпиграфы, но они имеют свое особое композиционное значение в тексте. В произведениях романтиков, в эпических текстах Пушкина эпиграф занимает важное место и предполагает множественность интерпретаций. Так цитаты из А. С. Пушкина в романе Гончарова «Обыкновенная история» служат ироническому снижению романтического пафоса Александра Адуева. Дядя говорит: «Я уж нынче постарался для тебя, Александр, в благодарность за услугу, которую ты мне оказал... уверил ее, что ты любишь так пламенно, так нежно...». У Пушкина в стихотворении «Я вас любил...» эта мысль звучит иначе: «...любил так искренно, так нежно». Интертекстуальное цитирование известного произведения обретает новую жизнь в национальной литературе и соотносится только с тем образом, который стал знамением времени. 

Преобразование цитат, как мы видим, часто связано не только со свободой передачи «чужого текста», но и с усилением обобщенности передаваемого смысла, изменением характера оценок или даже новой интерпретацией образа. От цитаты аллюзия отличается тем, что элементы, к которым производится отсылка, рассредоточены по всему тексту и не являются целостным высказыванием. Расшифровка аллюзий предполагает наличие у автора и читателя общих знаний, порою весьма специфических. Вообще, аллюзия как стилистический прием очень информативна, но чтобы ее уловить, следует хорошо ориентироваться в определенной культурной среде. Ведь аллюзия, по сути, это намек на известные обстоятельства. И представителям другой культуры текст может быть совершенно непонятен. 

Таким образом, систематизацию цитат в романе Гончарова можно провести по нескольким направлениям. Помимо часто употребляемых в классических текстах упоминаний евангельских выражений, идиом и отсылок к 38 мифическим персонажам и сюжетам, Гончаров вводит в ткань своего романа имена писателей, романистов, поэтов или упоминает их произведения и, наконец, прямо или косвенно использует цитаты из известных текстов. 

Все цитаты, реминисценции, упоминания можно разделить на два больших раздела: русские и зарубежные. Раздел заимствований из русской литературы более всего присутствует в тексте «Обыкновенной истории» при наличии краткой характеристики упоминаемых авторов. Упоминаний же зарубежных деятелей культуры больше, но они лишь упоминаются, их мысли не даются прямо, а тексты не вводятся в ткань повествования. 

Начнем с употребления русских текстов, к которым присоединим и евангельские цитаты. Роман буквально пестрит цитатами из наиболее известных произведений Пушкина, что не удивительно, если принять во внимание факт преклонения Гончаровым перед его талантом. Следующим можно назвать Крылова, его басням отведено немалое место в спорах Александра и дядюшки. Не без внимания оказалась бессмертная и актуальная во все времена комедия Грибоедова. Помимо цитат, оттуда в роман переносится и тип героя – Загорецкий. В тексте романа упоминается и «Бедная Лиза» Карамзина. Некоторые исследователи отмечают в романе, кроме того, пародирование стиля Карамзина. 

Как уже отмечалось, в тексте «Обыкновенной истории» упоминаются произведения Пушкина. Среди них роман «Евгений Онегин», трагедия «Борис Годунов», поэмы «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», «Цыганы», «Медный всадник», стихотворения «Возрождение», «Погасло дневное светило…», «Я вас любил: любовь еще, быть может…», «Я пережил свои желанья…», «Полководец», «К***» (Я помню чудное мгновенье…), «Демон».

Произведения Крылова представлены его баснями «Слон и моська», «Напраслина», «Собачья дружба», «Орел и пчела», «Зеркало и Обезьяна», «Волк и Лисица», «Добрая Лисица», «Осел и Соловей», «Волк на псарне».

Грибоедов – комедией «Горе от ума»; А.С. Хомяков - стихотворением «Желание покоя»; сам Гончаров – его стихотворениями «Романс», «Тоска и 39 радость».  А.А. Бестужев-Марлинский, М.Н. Загоскин всего лишь упоминаются, но не цитируются в тексте романа. 

Список зарубежных авторов не ограничивается писателями, в нем присутствуют и ученые, и философы. Сюда же отнесем и мифы, по большей части греческие. Особая роль отводиться самым древним авторам: Горацию, Софоклу и Эсхилу, но их упоминания эпизодичны и не несут никаких особых смыслов. То же общекультурное значение имеют в романе имена таких ученых, как Ньютон, Гутенберг, Ватт и Лейден. 

Упоминания отдельных литературных текстов включают в себя балладу Шиллера «Порука», поэму Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда», «Ночи» Э. Юнга, «Идиллии» С. Геснера, «Зеленую рукопись» Г. Друино, «Семь смертных грехов» Э. Сю, роман «Мертвый осел и гильотинированная женщина» Ж. Жанена, «Федра» Расина. Также в романе упоминаются Мольер, М.-Э. Монтень, Гюго, Ф.-Р. Шатобриан, Вольтер, О. де Бальзак, Гете, Шекспир, Данте. 

Если смотреть на частоту употребления, то на первом месте идут, безусловно, русские классики – Пушкин и Крылов.......................