Почта в творчестве писателей и поэтов XIX – XX веков

СОДЕРЖАНИЕ



	ВВЕДЕНИЕ	2

	Раздел 1 Почта в русской литературе XIX – XX веков	3

		1.1.	Обзор изучения ученых на  понятие «хронотоп»	3

		1.2.	Вхождение почты в культуру	5

		1.3.	Почта в творчестве писателей и поэтов  XIX – XX веков	6

	Раздел 2 Специфика почты в произведениях В. Набокова	10

	2.1. Эпистолярное наследие Набокова	10

	2.2. Локус почты в произведениях В.В. Набокова	13

	ЗАКЛЮЧЕНИЕ	19

	СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ	21



		

	


ВВЕДЕНИЕ

	Актуальность. 

	Письмо как вид коммуникации зародилось еще в глубокой древности вместе с изобретением первых графических письменных символов. Оно позволяло осуществить передачу какой-либо информации другому лицу, которое могло находиться в иной точке пространства и времени. 

	Как такой централизованной почтовой службы в Европе и России не существовало до наступления Нового времени. В России первые почтовые учреждения появились лишь при Петре I, а до этого письма доставлялись при помощи гонцов, посланников, а позже – ямщиков. Внутри городов первые службы появились лишь в 1833 году, и тогда же появились первые почтовые ящики. 

	Постепенно письма прочно вошли в обиход грамотных людей, и из факта личной жизни стали превращаться в факт культурный, литературный. Зародился особый жанр – эпистолярный роман. Но тем не менее, письмо, переписка как факт часто присутствуют во многих жанрах литературы. Творчество В. В. Набокова не стало исключением. 

	Объект исследования: творчество В.В. Набокова. 

	Предмет: локус почты в произведениях В.В. Набокова. 

	Цель: рассмотреть локус почты в произведениях В.В. Набокова.

	Задачи:

	Рассмотреть понятие хронотопа;

	Изучить вхождение письма в культуру;

	Рассмотреть письмо в творчестве русских писателей;

	Изучить эпистолярное наследие Набокова;

	Проанализировать локус почты в романах и рассказах В.В. Набокова.

	Методы: анализ литературы.

	Структура: работа состоит из введения, двух разделов, заключения и списка литературы. 

	Раздел 1 Почта в русской литературе XIX – XX веков

	Обзор изучения ученых на  понятие «хронотоп»

	

	Исследования художественного пространства текста в ведутся давно. Понятие «хронотоп», которое обозначает пространственно-временную организацию текста, было впервые введено в научный оборот М.М. Бахтиным. Используя этот термин в анализе эпических жанров, М.М. Бахтин считает, что хронотоп, являясь формально-содержательной категорией, имеет «существенное жанровое значение. Можно прямо сказать, что жанр и жанровые разновидности определяются именно хронотопом, причем в литературе ведущим началом в хронотопе является время» [2, с. 371]. 

	Эти тезисы М.М. Бахтина были подробно рассмотрены и получили свое дальнейшее развитие в работах других исследователей, при этом сама категория хронотопа получила более широкое  толкование и стала использоваться для анализа не только жанра романа, но и других.

	Единство времени и пространства как неразделимых художественных категорий стало рассматриваться как центральная смысловая характеристика, определяющая структуру текста: «В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем» [2, с. 37]. 

	В трудах М.М. Бахтина термин хронотоп неразрывно связан с понятием сюжета – системой событий художественного текста, которые разворачиваются во времени и пространстве. Однако уже М.М. Бахтин выделяет разновидности хронотопа: хронотопы дороги, замка, гостиной-салона, провинциального городка, а также хронотопы лестницы, передней, коридора, улицы, площади [2, с. 372].

	Таким образом, М.М. Бахтин также указывает на то, что хронотоп может разворачиваться без сюжета, поэтому он может применяться для анализа как прозаических, так и лирических, в основном, бессюжетных произведений. Изучение пространственно-временной организации лирических текстов не является редкостью в литературоведении. Анализом лирического хронотопа в творчестве русских и зарубежный поэтов занимались Р.М. Ханинова [10], Т.М. Максимова [8], М.С. Прохорова, Г.Н. Божкова [3], О.А. Бердникова и Е.В. Нестерова [2], В.Т. Фаритов [9]. 

	Вхождение почты в культуру

	

	Как мы уже упоминали, переписка, письма являются самым древним видом опосредованной коммуникации. Изобретение письма как такового было обусловлено необходимостью передачи какой-либо информации между адресантом и адресатом, которых могли разделять время и пространство. 

	Письмо возникло вместе с изобретением грамоты. Древнейшие письма, которые дошли до нас – это глиняные шумерские таблички, египетские папирусные свитки, а на Руси – это новгородские берестяные грамоты. Все они носили, как правило, сугубо личный, бытовой характер, письмо, таким образом, становится частью повседневности. 

	В средние века частная переписка становится привилегией в основном высших слоев общества. На Руси первым примером личной переписки, которая получила широкую публичность как образец эпистолярного жанра, можно считать переписку Ивана Грозного и его идейного оппонента князя Андрея Курбского. 

	Постепенно переписка как вид коммуникации занимает в культуре повседневности все большее место. В XVIII-XIX вв. она становится обязательной частью дворянского досуга как среди мужчин, так и среди женщин, а позже и досуга и деловой деятельности русской интеллигенции. Такое развитие письма и почты стало возможным благодаря развитию сети дорог в Российской империи, росту грамотности, а также учреждению специального почтового ведомства, так как до этого письма могли передаваться адресатам лишь индивидуально с помощью гонца или посыльного и на довольно короткие расстояния. 

	В это же время письмо постепенно трансформируется не только в явление повседневности, но и в литературный факт. Частная переписка, которая стала выноситься на публичное обозрение, в результате смены прагматической установки получила признаки художественной целостности, она также обрела читателя не внутреннего (как это было в процессе ее существования в ракурсе частной жизни), а внешнего, который сталкивался уже с единой системой переписки, она часто особым образом сюжетно организована с помощью различного рода монтажных операций, производимых редактором, издателем и др. [8, с. 43]. Например, публикуется переписка литературных критиков, издателей, писателей и публицистов. 

	Издаваемая  переписка часто собрана, оформлена и прокомментирована как своего рода эпистолярный роман. Основная отличительная черта такой эпистолярной литературы — первоначальное существование писем как фактов сугубо частной жизни, и последующее достижение ими статуса литературного факта.

	

	

	

	Почта в творчестве писателей и поэтов  XIX – XX веков

	

	Прямая связь русской эпистолярной художественной литературы с традицией западноевропейского эпистолярного романа XVIII века нередко отмечается уже в самих заглавиях произведений: либо в заглавии упоминаются персонажи европейских эпистолярных романов: «Российская Памела, или История Марии, добродетельной поселянки» (Львов), «Российский Вертер» (Сушков), «Замоскворецкие Тереза и Фальдони» (М. Воскресенский); либо то, что в романе XVIII века было жанровым подзаголовком, теперь само становится заглавием: «Роман в семи письмах» (Бестужев-Марлинский), «Роман в двух письмах» (Сомов), «Роман в письмах» (Некрасов), «Роман в девяти письмах» (Достоевский), «Переписка» (Жадовская, Тургенев), «Переписка старика со светскою девушкой» (Комовский), «Архив графини Д**» (Апухтин) [11, с. 43]. 

	Первый русский эпистолярный роман, «Письма Эрнеста и Доравры» Ф. Эмина (1766), опубликован через пять лет после выхода в свет «Юлии, или Новой Элоизы» Ж.-Ж. Руссо, за три года до появления первого русского перевода романа Руссо, который появился в 1769 году [8, с. 27].

	Ю. М. Лотман в книге «Сотворение Карамзина» говорит о том, что «Письма русского путешественника» (1791–1795, полн. отд. изд. — 1801) следует считать не просто путевыми письмами Н. М. Карамзина, а путешествие писателя-Карамзина и географически, и с точки зрения внутреннего опыта не совпадает с путешествием того литературного путешественника, который описан в книге. 

	Еще более сложны по своей организации эпистолярная трилогия М. Н. Муравьева «Эмилиевы письма» и «Обитатель предместья» (опубл. для узкого круга – 1790, в собр. соч. — 1815), а также «Берновские письма». 

	Роман П. Ю. Львова «Российская Памела, или История Марии, добродетельной поселянки» (1789) не эпистолярный в чистом виде, хотя в нем можно отметить вставку большого числа писем, которые пишут друг другу главные герои. 

	Повесть А. Бестужева-Марлинского «Роман в семи письмах» (1823–25; опубл. 1832) представляет собой лирическую исповедь молодого пылкого любовника, который переходит от упоения любовью к мукам ревности и убивает на дуэли своего более удачливого соперника [5, с. 31]. 

	В повести Ю. Жадовской «Переписка» между Идой и Иваном Петровичем возникает сильное чувство, но они должны расстаться из-за светских предрассудков. Голос «общественного мненья», который осуждает героев, появляется в повести через письма, которые пишут носительницы этого «мнения». В произведении нет прямой связи между формой переписки и сюжетом, и это приводит к тому, что переписка все чаще и свободнее соседствует с другими автобиографическими жанрами (например, дневником), а также повествованием от третьего лица [10,с. 49]. 

	Письма в повести Е. Ган «Суд света» (1840) —также предваряются третьеличным повествованием. В повести В. А. Вонлярлярского «Ночь на 28-е сентября» (1852) графиня Наталья С. пишет из деревни в Петербург к Софье Р., своей подруге, и рассказывает ей о своей жизни в деревне, своих знакомствах, о встрече со Старославским, еще одним  главным героем повести. В одном из писем героини содержится рассказанная Старославским история его жизни (она помещена в письмо как рассказ от первого лица). В повести содержатся таинственные, загадочные мотивы, которые создают интригу, хотя они  несколько чужды основному сюжету.

	И в повести О. Сомова, и в повести Е. Ган «Суд света» письмо несет мемуарно-исповедальную функцию. В повесть Е. Ган включены  два длинных письма-исповеди — героя (адресованное им его племяннице) и героини (адресованное ею герою). Оба эти письма написаны постфактум, после того жизненного сюжета, о которой рассказывает повесть. Таким образом, сюжет отношений главных героев друг с другом и эпистолярный сюжет разведены здесь во времени и пространстве [6, с. 86].

	В «Романе в девяти письмах» Ф. М. Достоевского (1847) описывается переписка двух шулеров-чиновников, Петра Ивановича и Ивана Петровича. Герои прибегают к переписке в целях получить материальную выгоду друг от друга.

	До появления романа Ф. М. Достоевского «Бедные люди» (1846) и повести Тургенева «Переписка» (1854) проблема общения и взаимопонимания, поиска героями диалога реализуется в неэпистолярных по своей форме текстах. Используемый в них прием вставных писем актуализирует именно этот круг мотивов [7, с. 94].

	Эту линию русского эпистолярного романа вслед за Тургеневым продолжают, в первую очередь, романы Ф. Степуна, а также рассказы и повести И. А. Бунина, А. И. Куприна, Л. Андреева, М. Цветаевой. В центре этой разновидности эпистолярного романа обычно находится любовный сюжет, ситуация любовного rendez-vous (в широком смысле этого слова, как встреча мужчины и женщины и завязавшиеся между ними личные отношения). Письма в такого рода текстах, как правило, четко делятся на «мужские» и «женские», и этот их гендерный признак маркируется и самими героями. Это всегда принципиально переписка мужчины и женщины, это всегда — история любви [16, с. 72].

	Форма переписки определяет собою специфическую хронотопическую структуру произведения. Одной из главных причин переписки обычно является разделенность героев в пространстве, невозможность их непосредственного, прямого общения. Соответственно, этим и определяется изначальная неоднородность пространства, задаваемая эпистолярной формой. 

	Более того, в традиционном романе перемещения героев из одного географического пространства в другое не связаны напрямую с формой, в которой этот роман написан. Эпистолярная же форма накладывает свои ограничения на пространственные перемещения героев. Участники переписки не могут находиться в одном и том же пространстве, ибо это сразу же приведет к прекращению их переписки, а, следовательно, и к разрушению самой эпистолярной формы. Таким образом, организация художественного пространства в романе в письмах напрямую связана с сюжетной оппозицией переписка/личная встреча и с мотивом прекращения/возобновления переписки

	


	Раздел 2 Специфика почты в произведениях В. Набокова

	2.1. Эпистолярное наследие Набокова

	

	Эпистолярное наследие В.В. Набокова обширно и до сих пор слабо исследовано, не все его письма были изданы в русскоязычном формате, поэтому мы рассмотрим лишь наиболее интересные и значимые переписки В.В. Набокова с его адресатами. 

	Наиболее яркой страницей в эпистолярном наследии писателя является, безусловно, его переписка с женой, Верой Слоним. Первые письма датируются 1923 годом (год знакомства в Берлине Владимира Набокова с его будущей женой Верой Евсеевной Слоним), далее идет интенсивная переписка до 1940 год (год отъезда супругов Набоковых с шестилетним сыном из Европы в Америку). На последующие годы приходится сравнительно мало писем, потому что ни в Америке, ни в Швейцарии Набоковы почти не расставались.

	Первые письма Набокова к Вере поражают тем, что по тону и душевному настрою плохо сочетаются с образом автора «Дара» и «Приглашения на казнь». Они неожиданно романтичны, но, главное, они брызжут такой радостью жизни, какой не ждёшь от ироничного Набокова:  «Как мне объяснить тебе, моё счастье, моё золотое, изумительное счастье, насколько я весь твой – со всеми моими воспоминаниями, стихами, порывами, внутренними вихрями? Объяснить – что слова не могу написать без того, чтобы не слышать, как произносишь ты его. И мелочи прожитой не могу вспомнить без сожаленья – такого острого – что вот мы не вместе прожили ее – будь она самое личное, непередаваемое, а то просто закат какой-нибудь на повороте дороги – понимаешь ли, моё счастье?» [15, с. 187]

	Британский писатель Мартин Эмис пишет в рецензии на сборник:  «Одной из самых поразительных черт Набокова была его чуть ли не патологическая жизнерадостность, которую он сам считал «неприличной». Обычно молодые писатели лелеют свою ранимость, меланхолию, чужесть миру, Набоков же признавался, что его мучило только одно «невозможность ухватить, проглотить всю красоту мира» [13, c. 65].

	Владимир писал ей каждый день, описывая всё, что он делал, что читал, что ел, как одевался, куда ходил, и небрежно  – о том, что денег у них нет. Он описывал процесс создания нового стихотворения. «Он хотел, пишет Эмис, инъекциями жизнерадостности и любви вернуть ей здоровье» [13, c. 32].

	Письма из Франции и Бельгии – торопливые, неудержимо оживленные по поводу светских успехов, иногда с яркими наблюдениями: «Было много выходцев из прошлого, знаешь, не совсем уверенное выражение в глазах – примет ли меня настоящее?.. Домой пришли после 3-х утра. Сейчас иду завтракать к Рудневу, потом к Рошу, потом – выступать... Душа моя, как ужасно жалко, что тебя не было в Ла Сказе – душенька моя, любовь моя» [15, c. 31]

	Письма становятся деловыми, Набоков иногда признается, что их переписка стала похожа на бюрократическую. А рецензент Турман пишет: «трудно поверить, но, оказывается, даже набоковские письма могут быть скучными». 

	В Париже Набоков вступил в переписку не только со своей новой любовницей Ириной Гваданини, но и с ее матерью. Спустя какое-то время Набоков возвращается в Прагу – к жене и сыну. Он ведет непрекращающуюся переписку с Ириной, разрываясь между двумя женщинами. Она пишет на имя В. Корфа, не зная о том, что это фамилия прабабки Набокова, баронессы, которая выдала дочь замуж за собственного любовника, чтобы иметь возможность продолжать свой роман.

	14 июля 1937 Владимир признался жене, что влюблен в Ирину. Вера отвечает: «Если твои чувства так сильны – нужно ехать в Париж». Набоков, сделав паузу: «Сейчас не поеду». Он пишет Ирине, что жена не даст ему развод и отберет сына. Напоминает: «Канн полон тобой». Тайная переписка между Набоковым и любовницей продолжается до конца лета.

	Набоков активно переписывался с писателями-современниками, например, уцелело двадцать писем Владимира Набокова к Бунину и Вере Муромцевой-Буниной и три письма Бунина к Владимиру Набокову, а также дарственные надписи на книгах. Некоторая часть довоенного архива Набокова была утрачена, и  остальные письма Бунина к  Набокову, по всей видимости, не сохранились. Набоков переписывался с Уилсоном. Например,  17 апреля 1950 года Набоков пишет Уилсону из Корнеллского университета, где недавно получил должность преподавателя: «В будущем году я веду курс под названием "Европейская проза" (XIX и XX вв.). Кого из английских писателей (романы и рассказы) Вы бы мне посоветовали? Мне нужны по крайней мере два» [15, c. 284]. 

	

	2.2. Локус почты в произведениях В.В. Набокова

	

	В качестве предмета анализа нами выбраны романы «Отчаяние», «Машенька» и «Дар», а также несколько поздних рассказов Набокова. Мы рассматривали локусы, связанные с письмом, телеграммой, почтамтом. 

	Нужно отметить, что локус почты во всех выбранных произведениях фигурирует довольно часто. Первое, что можно отметить, это то, что письма у Набокова часто имеет определенную дату, которую он указывает, например: «Вот оно лежит передо мной, это письмо от девятаго сентября тридцатаго года, — на хорошей, голубоватой бумаге с  водяным знаком в виде фрегата, — но бумага теперь смята, по углам смутные отпечатки, вероятно его пальцев. Выходит так, как будто я — получатель этого письма, а не его отправитель, — да в конце концов так оно и должно быть: мы переменились местами» (Отчаяние). Образ письма здесь предельно детализирован, осязаем, а также присутствует образ адресата, с которым лирического героя отрывка связывает это письмо, причем адресат выступает здесь своеобразным альтер-эго, двойником. 

	Образ письма может соседствовать с локусом неопределенности, например: «Одну минуточку. Я списывал письмо, и оно куда-то исчезло. Могу продолжать, — соскользнуло под стол. Через неделю я получил ответ (пять раз заходил на почтамт и был очень нервен)» (Отчаяние). Здесь также снова присутствует описание психологического состояния пишущего письмо. 

	Эмоциональный локус является наиболее часто связан с локусом письма, это объясняется тем, что личная переписка – это чаще всего очень интимный процесс, который требует от пишущего напряжения ума и сердца: «То казалось ему, что вот сейчас нужно написать к Людмиле письмо, твердо объяснить ей, что пора прервать этот тусклый роман, то вспоминалось ему, что вечером нужно с ней идти в кинематограф, и почему-то было гораздо труднее решиться позвонить, чтобы отказаться от сегодняшней встречи, нежели написать письмо, и потому он не мог исполнить ни того, ни другого» (Машенька).

	«Конверт был крепко надушен, и Ганин мельком подумал, что надушить письмо то же, что опрыскать духами сапоги для того, чтобы перейти через улицу. Он надул щеки, выпустил воздух и сунул нераспечатанное письмо в карман. Спустя несколько минут он его опять вынул, повертел в руках и кинул на стол. Потом прошелся раза два по комнате»  (Машенька).

	«Он загреб длинный конверт со стола, локтем отпахнул пошире оконную раму и сильными своими пальцами разорвал накрест письмо, разорвал опять каждую долю, пустил лоскутки по ветру, и бумажные снежинки полетели, сияя, в солнечную бездну» (Машенька).

	«Встречаться было трудно, подолгу блуждать на морозе было мучительно, искать теплой уединенности в музеях и в кинематографах было мучительнее всего, – и недаром в тех частых, пронзительно нежных письмах, которые они в пустые дни писали друг другу (он жил на Английской набережной, она на Караванной), оба вспоминали о тропинках парка, о запахе листопада, как о чем-то немыслимо дорогом и уже невозвратимом: быть может только бередили любовь свою, а может быть действительно понимали, что настоящее счастье минуло» (Машенька).

	В этих трех отрывках из романа «Машенька» также присутствует осязаемый образ письма – оно пахнет духами, длинный конверт, нераспечатанное письмо, образ письма метафоричен (надушенное письмо – сапоги, разорванное письмо – снежинки). Локус письма прочно связан с локусом эмоций героя – письмо вызывает в нем сильные чувства, которые автор описывает при помощи нервных жестов и импульсивных порывов. В третьем отрывке возникает образ прошлого, и письмо выступает связующим звеном между хроносом прошлого и хроносом настоящего. Письма связывают конкретные топосы города – Английскую набережную и Караванную. Здесь наряду с локусом чувства появляется локус памяти. 

	Локус письма постоянно возникает в романе «Дар»: 

	«Старый хлам советских журналов, книжонки с лающими обложками, письма – просительные, напоминательные, поносительные, - выжатая половинка апельсина…» (Дар) – здесь мы снова видим, что локус письма попадает в локус памяти и локус чувства. 

	«Ну а через версты три (и тут в строке письма вдруг пробивалась улыбка) он меня догнал, в облаке пыли на белом коне, и уж простились мы с ним совсем иначе, так что потом я ехала обратно в Петербург почти такая же бодрая, как уезжала, только все волновалась, что с вами, как вы, но ничего, были здоровеньки» (Дар) – локус письма попадает в локус памяти, само письмо отождествляется с чувством, так как имеет возможность передать невербальный знак - улыбку.

	«Он ехал – и вот доехал – к одинокой во всех смыслах молодой женщине, очень красивой, несмотря на веснушки, всегда в черном платье, с открытой шеей, и с губами, как сургучная печать на письме, в котором ничего не написано» (Дар). Здесь возникает емкий метафорический образ женщины с пустой душой, которая отождествляется с пустым запечатанным письмом. 

	«И право же от них переходишь с каким-то отрадным облегчением к любому человеческому документу, к тому, что “вычитываешь” у иного советского писателя, пускай и не даровитого, к бесхитростной и горестной исповеди, к частному письму, продиктованному отчаянием и волнением» (Дар). Здесь также можно наблюдать появление локуса памяти и чувства. 

	Письмо в романе существует и как самостоятельное пространство. Пространство, в котором существует Федор, нередко характеризуется через литературные аллюзии: так, обычная берлинская улица «шла с едва заметным наклоном, начинаясь почтамтом и кончаясь церковью, как эпистолярный роман» (Дар).

	В  своем письме к матери Федор сообщает об отказе от дальнейшей работы над биографией отца и которое тоже представляет собой очень интересную форму с точки зрения субъектной организации. Нельзя точно установить, где оно начинается. В него незаметно переходят догадки Федора о гибели (или о спасении) отца. Нет формального начала письма, оно никак не отделено от предшествующего текста, и его содержание логично вытекает из него, продолжая мысль. То, что это вообще письмо к матери (она не названа, есть только обращения на «ты»), мы узнаем лишь из ее ответа: «Что ж, понимаю и сочувствую, – отвечала мать» (Дар). 

	Таким образом, субъектная структура этого «письма» Федора говорит о том, что это еще и внутренний монолог героя, поток его сознания и размышление о путях творчества. Неназванность адресата и оформление его не как вставного текста (таково ответное письмо матери), а как плавного продолжения предыдущей мысли делают это впечатление очень ярким. 

	Затем следует второе письмо к матери, введенное столь же неожиданно, как первое: «Он прикрыл раму, но через минуту ночь подступила опять. Мне было так забавно узнать, что у Тани родилась девочка, и я страшно рад за нее, за тебя» (Дар). Помимо прочего, в этом «письме» Федор говорит о том, что собирается «написать классический роман, с типами, с любовью, с судьбой, с разговорами» (Дар). 

	Письмо прерывается приходом Зины, но затем возобновляется, хотя оно уже закавычивается и становится вставным текстом, а не родом внутреннего монолога, как это было до вынужденной паузы. 

	Образ письма появляется и в рассказах Набокова, например, это сборник «Быль и убыль»:

	«У красного солдата, лежащего неподалеку, на изрешеченной пулями груди письмо из дому, и сквозь тающие строки проступают черты той же самой старухи» (Помощник режиссера). Здесь автор дает образ письма из дому как метафору трагедии Гражданской войны. 

	«Вот пишет закапанные слезами письма мадам Федченко, в которых говорит, что теперь они стали как бы сестры, потому что и у той и у другой муж захвачен большевиками» (Помощник режиссера)

	«Она сказала, что давно потеряла их адрес, но несколько дней спустя он чудесным образом отыскался, и мы написали ему драматическое письмо, на которое никакого ответа не воспоследовало» (Что-то как-то раз в Алеппо...)

	«Из глубины как бы все удалявшейся комнаты своей, она писала матери письма на шестнадцати страницах, и мать спешила наверх и заставала ее трагически укладывающей чемодан в присутствии удрученного Сережи» (Что-то как-то раз в Алеппо...). Здесь письмо оказывается связанным с какими-то драматическими событиями из жизни героев. 

	Что касается топоса почтамта – то он возникает также довольно часто как некая символическая точка в художественном пространстве произведений: «Праздное благоволение, — ибо у него не было постоянного адреса; так что повременим, дождемся того осеннего дня, когда он зайдет на почтамт в глухом саксонском селении» (Отчаяние). Этот символизм через своего героя объясняет сам Набоков: «Все вообще, связанное с почтой, стало оказывать на меня какое-то давление, какое-то неотразимое влияние» (Отчаяние).

	Описание топоса дается при помощи отдельных, суховатых штрихов «В помещении почтамта было темновато. У окошек стояло по два по три человека, все больше женщины. В каждом окошке, как тусклый портрет, виднелось лицо чиновника» (Отчаяние). 

	В произведениях представлен и локус телеграммы:

	«Это была телеграмма. – Что такое? Что такое? Что такое? – судорожно лепетал Алферов, неловкими пальцами развертывая ее. От волненья он не сразу мог прочесть наклеенную ленточку бледных неровных букв: «priedu subbotu 8 utra». Алферов вдруг понял, вздохнул и перекрестился. – Слава тебе. Господи… Приезжает» (Машенька).

	Как извещают в таких случаях? Телеграммой? Заказным письмом? И кто окажется палачом – нарочный, или же будничный, плетущийся, лиловоносый почтальон, всегда немного пьяненький (у него свои невзгоды) (Дар).

	«Как-то в ноябре ему подали за столом телеграмму, он распечатал ее, прочел про себя, перечел, судя по вторичному пробегу глаз, отложил, отпил портвейна из ковшика и невозмутимо продолжал разговор с бедным родственником, старичком с веснушками по всему черепу, приходившим обедать дважды в месяц и неизменно приносившим Тане тянучки» (Дар).

	«Но он боялся потерять ее во время обхода, а к тому же почтамт – это будет потом, – если только матери уже не отправлена телеграмма» (Дар). Как можно отметить, локус телеграммы у автора сопровождается какой-то неожиданностью, сильными эмоциями тревоги или, наоборот, облегчения. 

	


	ЗАКЛЮЧЕНИЕ

	

	Таким образом, в работе мы рассмотрели локус почты в произведениях В.В. Набокова. Нами рассмотрена такая литературоведческая категория как хронотоп, который определяется как единство художественного времени и пространства и является одним из основных жанрообразующих признаков. 

	Мы выявили, что письмо, почта являются древнейшими видами опосредованной коммуникации, которые появились вместе с символическими средствами передачи информации. Постепенно почта стала явлением повседневного быта, фактом действительности, она позволяла участникам диалога опосредованно излагать свои мысли и чувства. 

	Письмо вышло за рамки личной переписки и постепенно стало превращаться в литературный факт, о чем нам свидетельствуют эпистолярные жанры литературы. 

	Эпистолярное наследие В.В. Набокова обширно и еще до конца не издано и не исследовано. Мы рассмотрели наиболее яркие страницы его переписки, в частности, это его письма к жене Вере Слоним. 

	В качестве предмета анализа нами выбраны романы «Отчаяние», «Машенька» и «Дар», а также несколько поздних рассказов Набокова. Мы рассматривали локусы, связанные с письмом, телеграммой, почтамтом. 

	Нужно отметить, что локус почты во всех выбранных произведениях фигурирует довольно часто. Первое, что можно отметить, это то, что письма у Набокова часто имеет определенную дату.

	Эмоциональный локус является наиболее часто связан с локусом письма, это объясняется тем, что личная переписка – это чаще всего очень интимный процесс, который требует от пишущего напряжения ума и сердца. Образ письма часто осязаем и детален. Письмо – это чаще всего, с чем ассоциируется прошедшее, память и чувства героев. 

	Письмо может и существовать как самостоятельное пространство, это показано на примере романа «Дар». Что касается топоса почтамта – то он возникает также довольно часто как некая символическая точка в художественном пространстве произведений.

	

	

	

	


	СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

	

	Акишина А.А. Письмо как один из видов текста // Рус. яз. за рубе- жом. – 1982. – № 2. – С. 57–63.

	Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. М.: Художественная литература, 1975. 407 с.

	Белкнап Р. О традиции эпистолярного романа в «Романе в девяти письмах» Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. – СПб., 1996. – Т. 13. – С. 23–28.

	Белунова Н.И. Дружеские письма творческой интеллигенции конца XIX–начала XX в. (Жанр и текст писем). – СПб., 2000. – 140 с. 83. 

	Белунова Н.И. Искусство эпистолярия в художественном произведении // Рус. яз. в школе. – 1995. – № 5. С. 77–82.

	Бердникова, О.А., Нестерова, Е.В. Особенности весеннего хронотопа в поэтическом творчестве И. А. Бунина // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Филология. Журналистика. 2014. № 2. С. 22-25. 

	Божкова, Г.Н., Прохорова, М.С. Виды хронотопов в сборнике стихов Леонида Ивановича Топчия «Воскрешение» // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2015. № 3 (45). Часть 2. С. 163-165. 

	Вахрушев, В.С. Время и пространство как метафора в «Тропике рака» Г. Миллера (К проблеме хронотопа) // Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1992. № 1. С. 35-39. 

	Виноградова Е.М. Закономерности и аномалии эпистолярного повествования в художественном произведении // Рус. яз. в школе. – 1991. – № 6. – С. 53–58.

	Григорьева, Е.К. К проблеме лирического события // Событие и событийность: сб. статей. М. 2010. С. 101-102. 

	Гроссман Л. Культура писем в эпоху Пушкина // Гроссман Л. Цех пе- ра: Эссеистика. – М., 2000. – С. 491–499.

	Долинин А. Истинная жизнь писателя Сирина // Набоков В.В. Собр. соч. русского периода: В 5 т. Т. 1. СПб., 2004. С. 9–25. 

	Левинг Ю. Примечания // Набоков В.В. Собр. соч. русского периода: В 5 т. Т. 3. СПб., 2001. С. 778–826.

	Максимова, Т.М. Хронотоп города в «Стихотворениях в прозе» Ш. Бодлера // Вестник ИГЭУ. 2008. № 1. С. 1-5. 

	Набоков В.В. Собрание сочинений русского периода: В 5 т. Т. 1. СПб., 2004. Т. 3. СПб., 2001.

	Фаритов, В.Т. Философские аспекты времени и пространства в творчестве А.С. Пушкина // Litera. 2015. № 1. С. 1-30. 

	Ханинова, Р.М. Хронотоп диалога человека с солнцем в лирике Владимира Маяковского // Вестник Калмыцкого университета. 2009. № 7. С. 24-29.

	

21.......................